Бойцовский клуб

Она направляется ко мне, потому что Тайлер исчез. Пуф. Тайлер – моя галлюцинация, не ее. Как по мановению волшебной палочки, он исчез. И теперь я стою с пистолетом во рту.

– Мы за тобой следили! – кричит Марла. – Все ребята из группы поддержки. Ты не должен этого делать. Положи пистолет.

За спиной Марлы – больные раком кишечника, мозговыми паразитами, туберкулезом. Они шагают, хромают, катятся на инвалидных креслах ко мне.

– Подожди! – просят они.

Холодный ветер доносит до меня их голоса:

– Остановись!

И:

– Мы можем тебе помочь!

– Позволь нам помочь тебе.

В небе слышится стрекот полицейских вертолетов.

Я кричу: уходите! Убирайтесь отсюда. Это здание вот-вот взорвется.

– Мы знаем! – отвечает Марла.

Для меня это – момент полного прозрения.

Я убиваю не себя, кричу я. Я убиваю Тайлера.

Я – Жесткий Диск Джо.

Я помню все.

– Это не любовь, – кричит Марла, – но, думаю, ты мне тоже нравишься!

Одна минута.

Марле нравится Тайлер.

– Нет, мне нравишься ты, – повторяет Марла. – Я вижу разницу.

И ничего не происходит.

Ничего не взрывается.

Уткнув дуло в уцелевшую щеку, я говорю: Тайлер, ты смешал нитроглицерин с парафином.

Парафин не работает.

Я должен сделать это.

Полицейские вертолеты.

И я нажимаю спусковой крючок.

30

В доме отца моего обителей много. Разумеется, нажав спусковой крючок, я умер.

Лжец.

И Тайлер тоже умер.

Над головой кружат полицейские вертолеты, а Марла и люди из группы поддержки, которые не могут спасти себя, пытаются спасти меня – конечно, мне пришлось нажать спусковой крючок.

Это было лучше, чем реальная жизнь.

И твое единственное совершенное мгновение не может длиться вечно.

На небесах белым-бело.

Обманщик.

На небесах царит тишина, и все носят обувь на резиновой подошве.

На небесах я могу спать.

Люди пишут мне на небеса, уверяют, что помнят меня. Я их герой. Я поправлюсь.

Ангелы здесь ветхозаветного типа, легионы и лейтенанты, небесное воинство, которое работает по сменам и суткам. Кладбище. Вместе с едой на подносе – таблетки в бумажном стаканчике. Игровой набор «Долины кукол».

Я встретил Господа, он сидел за длинным ореховым столом, и стена за ним была увешана дипломами. Господь спросил меня:

– Почему?

Почему я причинил столько боли?

Неужели не осознавал, что каждый из нас – священная, единственная в своем роде снежинка особой, уникальной индивидуальности?

Неужели я не вижу, что все мы – проявления любви?

Я смотрю на Господа, который делает записи за своим столом. Он все понял неправильно.

Мы – не особенные.

Но мы не дерьмо и не мусор.

Мы – это мы.

Мы – это мы, и что случается, то случается.

А Господь говорит:

– Нет, это не так.

Да. Что ж. Как угодно. Господь ничему не учится.

Господь спрашивает, что я помню.

Я помню все.

Пуля из пистолета Тайлера разорвала мне другую щеку, одарив меня ухмылкой от уха до уха. Как у злобной хэллоуинской тыквы. Японского демона. Алчного дракона.

Марла еще на земле, пишет мне. Говорит, что однажды меня отпустят.

И если бы на небесах был телефон, я бы позвонил ей и, когда она ответила бы: «Алло», не повесил трубку. Я бы сказал: «Привет, как дела? Расскажи мне обо всем подробно».

Но я не хочу возвращаться. Пока не хочу.

Потому что время от времени кто-то приносит мне поднос с обедом и лекарствами, кто-то с подбитым глазом или швами на лбу говорит:

– Мы скучаем по вам, мистер Дердан.

Или кто-нибудь со сломанным носом проходит мимо меня со шваброй в руках и шепчет:

– Все идет по плану.

Шепчет:

– Мы уничтожим цивилизацию, чтобы сотворить из мира нечто лучшее.

Шепчет:

– Мы ждем вашего возвращения.