Бойцовский клуб

Вещество из посылки, говорю я Тайлеру в «импале», было таким же, как то, из которого мы готовили мыло. С тех пор как силикон признали опасным, все писают кипятком насчет коллагена; им разглаживают морщины, накачивают тонкие губы и слабые подбородки. По словам Марлы, дешевый коллаген можно получить из стерилизованного и переработанного коровьего жира, однако он в теле не задерживается. После инъекции, например, в губы организм отвергает его и начинает откачивать. Через шесть месяцев твои губы снова тонкие.

Лучшая разновидность коллагена, объяснила Марла, это твой собственный жир, отсосанный с бедер, переработанный, очищенный и впрыснутый в губы или еще куда-нибудь. Такой коллаген будет держаться.

Та штука в нашей морозилке, это был коллагеновый трастовый фонд Марлы. Стоило ее матушке накопить лишний жир, как она отсасывала его и упаковывала. Марла говорит, это называется «с миру по нитке». Если матери самой не нужен коллаген, она посылает его дочери. У Марлы никогда не было собственного жира, а ее мать считает, что семейный коллаген намного лучше дешевого коровьего.

Уличный фонарь на противоположной стороне бульвара светит сквозь договор купли-продажи и отпечатывает «БЕЗ ГАРАНТИИ» на щеке Тайлера.

– Пауки, – говорит он, – могли отложить яйца, и их личинки прогрызали бы туннели под твоей кожей. Вот какой ужасной была бы жизнь.

Мой миндальный цыпленок в теплом густом соусе на вкус напоминает нечто, высосанное из бедер Марлиной матушки.

Тогда-то, стоя в нашей кухне вместе с Марлой, я понял, что` сотворил Тайлер.

«УЖАСНО МОРЩИНИСТА».

И сообразил, почему он отправил матери Марлы конфеты.

«ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ».

Марла, тебе не следует заглядывать в морозилку, говорю я.

– Почему? – удивляется Марла.

– Мы не едим красное мясо, – говорит мне Тайлер в «импале», а куриный жир не годится – мыло не застынет. – Это вещество наживет нам состояние. Мы оплатили аренду этим коллагеном.

Тебе следовало рассказать Марле, замечаю я. Теперь она думает, будто это моих рук дело.

– Омыление, – продолжает Тайлер, – это химическая реакция, необходимая для производства хорошего мыла. Куриный жир не годится, как и любой другой жир с высоким содержанием соли. Послушай, у нас крупный заказ. Вот как мы поступим: отправим матушке Марлы конфеты и, может, пару кексов.

Вряд ли это сработает.

В общем, Марла заглянула в морозилку. Ладно, сначала возникла небольшая потасовка. Я пытаюсь остановить ее, пакет, который она держит, падает на линолеум и рвется, мы оба скользим в жирной белой грязи и пытаемся сдержать рвоту. Я обхватываю Марлу сзади за талию, прижимая руки к телу, ее черные волосы хлещут меня по лицу. Я повторяю, снова и снова: это не я. Это не я.

Я этого не делал.

– Моя мама! Ты ее размазал!

Нам требовалось мыло, объясняю я, прижавшись лицом к ее уху. Требовалось постирать мои брюки, оплатить аренду, починить газопровод. Это был не я.

Это был Тайлер.

– О чем ты? – кричит Марла и выкручивается из юбки.

Я пытаюсь подняться с жирного пола, хватаясь за ее индийскую ситцевую юбку, а Марла в трусиках, туфлях на танкетке и пейзанской блузке распахивает морозилку, в которой нет коллагенового трастового фонда. Есть только две старые батарейки от фонарика, и все.

– Где она?

Я уже отступаю назад, руки и туфли скользят по линолеуму, задница протирает на полу чистую полосу, тянущуюся прочь от Марлы и холодильника. Я держу перед собой юбку, чтобы не видеть лица Марлы, когда она узнает. Правду.

Мы сделали из него мыло. Из нее. Из матушки Марлы.

– Мыло?

Мыло. Кипятишь жир. Смешиваешь со щелоком. Получаешь мыло.

Когда Марла начинает визжать, я швыряю в нее юбку и бегу. Поскальзываюсь. Снова бегу. Она гонится за мной по первому этажу, огибая углы и отталкиваясь от оконных рам. Поскальзываясь. Оставляя грязные, жирные отпечатки ладоней на цветочных обоях. Падая и врезаясь в стенные панели, поднимаясь, снова пускаясь в погоню.

– Ты сварил мою маму! – орет Марла.

Тайлер сварил ее маму.

Марла визжит позади меня.

Тайлер сварил ее мать.

– Ты сварил мою мать!

Парадная дверь по-прежнему распахнута.

А потом я оказался на улице, и Марла вопила позади в дверном проеме. На бетонной дорожке ноги не скользили, и я помчался дальше. И бежал, пока не нашел Тайлера – или Тайлер не нашел меня – и не рассказал ему, что случилось.

Держа пиво, мы растягиваемся на сиденьях, я – спереди, она – сзади. Наверное, Марла до сих пор в доме, швыряет журналы в стены и обзывает меня придурком и монстром, двуличным ублюдком-капиталистом. Мили ночи между мной и Марлой кишат насекомыми, меланомами и жадными до плоти вирусами. Там, где я нахожусь, не так уж плохо.

– Когда в человека попадает молния, – говорит Тайлер, – его голова обгорает до дымящегося бейсбольного шара, а застежка-молния сплавляется намертво.

Я спрашиваю: сегодня мы достигли дна?

Тайлер откидывается назад и произносит:

– Если бы Мэрилин Монро была жива, чем бы она сейчас занималась?

Спокойной ночи, говорю я.

Клочья обивки свисают с потолка.

– Царапала бы крышку гроба, – говорит Тайлер.

12