Бойцовский клуб

Хозяин поднимает мадам, прижимает к себе. Она вскидывает руки, словно молится, но держит их на расстоянии дюйма друг от друга. Кровь течет по ладоням, сбегает по запястьям и бриллиантовому браслету, капает с локтей.

– Все будет хорошо, Нина, – говорит хозяин.

– Мои руки, Уолтер!

– Все будет хорошо.

– Кто сотворил со мной такое? Кто меня так ненавидит?

– Вы не вызовете «скорую»? – обращается хозяин к Альберту.

Это была первая миссия Тайлера в качестве террориста сферы услуг. Официант-партизан. Мародер на минимальную ставку. Тайлер занимается этим много лет, но утверждает, что вместе веселее.

В конце рассказа Альберта Тайлер улыбается и говорит:

– Круто.

В отеле, в лифте, застрявшем между кухонным и банкетным этажами, я сообщаю Тайлеру, как начихал на заливную форель на съезде дерматологов, и три человека сказали мне, что форель пересолена, а один – что она великолепна.

Тайлер стряхивает последние капли над супницей и говорит, что заряд кончился.

Проще всего проделывать это с холодным супом вишисуаз или когда шеф готовит действительно свежий гаспачо. Ничего не получится с луковым супом в горшочке, с корочкой из расплавленного сыра. Если бы мне довелось здесь обедать, я бы заказал именно его.

У нас с Тайлером больше нет идей. Портить еду – дело скучное, почти как выполнение рабочей инструкции. Потом я слышу, как один из врачей или юристов говорит, будто вирус гепатита может шесть месяцев прожить на нержавеющей стали. Поневоле задумываешься, сколько он проживет на шарлотке с ромовым заварным кремом или на запеченном лососе.

Я поинтересовался у врача, где бы нам добыть вирус гепатита, и пьяный врач рассмеялся. Все отправляется на свалку медицинских отходов, объяснил он. И снова засмеялся.

Все.

«Свалка медицинских отходов». Звучит как «достичь дна».

Держа пальцы на кнопках лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне руки распух, покраснел и блестит, словно губы, точно повторяющие поцелуй Тайлера.

– Секундочку, – отвечает он.

Наверное, томатный суп не успел остыть, потому что кривая штуковина, которую Тайлер прячет в брюки, стала ошпаренно-розовой, словно королевская креветка.

11

В Южной Америке, земле чудес, мы могли бы бродить по реке, где крошечные рыбки заплывали бы Тайлеру в уретру. У рыбок – шипастые плавники, направленные наружу и назад, поэтому, пробравшись в него, они бы завели хозяйство и принялись бы метать икру. Наши субботние ночи могли бы быть намного хуже. Во многих смыслах.

– Могло быть хуже, – замечает Тайлер, – чем то, что мы сделали с матерью Марлы.

Заткнись, говорю я.

Тайлер считает, что французское правительство могло забрать нас в подземный бункер в пригородах Парижа, где лаборанты-недоучки отрезали бы нам веки в рамках тестирования спрея для загара на токсичность.

– Такое случается, – добавляет он. – Почитай газеты.

Хуже того, я знаю, что` Тайлер сотворил с матерью Марлы, но впервые с нашего знакомства у него есть деньги. Он зашибает реальные деньги. Перед рождеством «Нордстром» заказал две сотни кусков мыла Тайлера с желтым сахаром для лица. При розничной цене в двадцать баксов за кусок у нас появились деньги для субботних развлечений. Деньги на ремонт подтекающего газопровода. На танцы. Теперь, когда не нужно думать о деньгах, наверное, я завяжу с работой.

Тайлер зовет себя «Мыловарней на Пейпер-стрит». Люди говорят, что это лучшее мыло в мире.

– Могло быть хуже, – говорит он. – Например, ты мог случайно съесть мать Марлы.

Жую курицу гунбао и прошу его заткнуться.

Этим субботним вечером мы расположились на переднем сиденье «Шевроле Импала» 1968 года выпуска, замершей на двух спущенных колесах в первом ряду стоянки подержанных автомобилей. Мы с Тайлером беседуем и пьем пиво из банок. Переднее сиденье «импалы» шире, чем обычный диван. В этой части бульвара полно таких стоянок, их еще называют лотерейными, с машинами по две сотни баксов, и днем цыгане, что заведуют подобными конторами, сидят в своих фанерных будках и курят длинные, тонкие сигары.

Здесь собрались потрепанные первые автомобили, на которых разъезжают старшеклассники: «Гремлины» и «Пейсеры», «Маверики» и «Хорнеты», «Пинто», пикапы «Интернэшнл харвестер», заниженные «Камаро», «Дастеры» и «Импалы». Машины, которые люди сначала любят, а потом бросают. Животные в приюте. Платья подружки невесты в секонд-хэнде. С вмятинами, и серыми, или красными, или черными грунтованными крыльями и порогами, и буграми шпаклевки, которую никто так и не зашлифовал. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа, пластмассовые хромированные детали. По ночам цыгане даже не запирают автомобили.

Фары проезжающей по бульвару машины озаряют цену, написанную на большом, панорамном, широкоэкранном лобовом стекле «импалы». Взгляни на США. Всего за девяносто восемь долларов. Изнутри это выглядит как восемьдесят девять центов. Ноль, ноль, точка, восемь, девять. Америка ждет твоего звонка.

Большинство автомобилей стоит около сотни, и на каждом водительском стекле висит договор купли-продажи «Без гарантии».