Бои местного значения

Я побежал к опоясавшему кладбище рву, занесенному снегом. Со всего разбега прыгнул в мягкий снег и распластался в нем, когда бомбы уже рвались вокруг кладбища. Добровольцев на какое-то время замешкался у могилы, наверное, раздумывал: прыгать ему в приготовленную яму или бежать от нее. Его намерение наверняка поколебал мой отказ последовать за ним в глубокую могилу на время налета. После того как взрывы отодвинулись дальше от кладбища, я поднял голову и увидел, что Добровольцев присел у дерева около могилы и, засунув руку под шинель, что-то искал в кармане гимнастерки.

Небольшие бомбы рвались, как хлопушки, в деревне, а большей частью в чистом поле. Ни одна из них на кладбище не залетела, хотя часть их, видимо, предназначалась сюда. Редкие деревья не могли укрыть штабелей боеприпасов, автомашин, саней и людей на небольшом пятачке. Вверх взлетели ракеты разных цветов. Самолеты вновь заходили на бомбежку, вытянувшись в цепочку.

— Ты что-нибудь понял? — спросил Добровольцев.

— А что тут понимать?

— Зачем ракеты пускать, если это фрицы? Может, свои — ошиблись?

Добровольцев залег рядом со мною в снегу и посматривал вверх.

— Кому могилу вырыли? — спросил я его.

— Командир полка убит.

— Кто?

— Аралов.

— Как? — вырвалось у меня.

Добровольцев нарочито спокойно смотрел на меня, удивляясь такому вопросу. Я понимал, что на войне все может произойти в любую минуту, но все же хотелось сказать ему, что несколько дней назад я был у подполковника Аралова. Он сидел тогда за столом в меховом жилете и внимательно слушал мой доклад. Мне запомнилась его завидная доброжелательность, которую он сумел сохранить в огне войны. Выйдя из блиндажа, обложенного со всех сторон черными кругами воронок на снегу, я повторял про себя слова командира полка в связи с моим перемещением по службе.

«Буду рад, если на новом месте вам будет лучше».

Сказано это было тихо, мирно, заботливо — непривычно как-то.

Говорить об этом Добровольцеву я не стал. До нас доносился пронзительный свист бомб, полетевших на этот раз за железнодорожную насыпь.

Добровольцев показал мне на ладони крохотный шершавый осколок величиной с горошину. Он почувствовал его впившимся в тело, когда сидел под деревом.

— Смотри, — приложил он палец к почти незаметной на шинели дырочке. Потом достал партбилет, пробитый этим осколком: — Будь свидетелем, а то никто не поверит.

В подтверждение Добровольцев расстегнул гимнастерку и показал мне оцарапанное место, где осколок на излете лишь впился в тело, но дальше, обессилев, не пошел.

— И вот эта штуковина, — совершенно спокойно рассуждал Добровольцев, — будь она чуть сильнее, могла отправить меня, сына Федора, к праотцам. Вон в тот угол…

В углу кладбища, у самого рва была вырыта братская могила. К ней мимо нас проехала повозка с умершими в медсанбате. Шоферы после бомбежки заводили свои машины, приехавшие на склад из полков ездовые укладывали на сани ящики с минами, патронами и гранатами, старшина с накладными в руках пересчитывал ящики на санях.

Как я ни крепился, но скопившиеся переживания от бомбежки, свежевырытой могилы для командира полка и увиденной картины похорон вдруг выплеснулись наружу.

— Считаешь? — закричал я излишне громко на старшину. — Не доверяешь?!

Мой непонятный для него вопрос и тон, каким он был задан, заставили его посмотреть на меня с явным удивлением. Я не мог себя остановить. И выговаривал ему за то, что он слишком придирчиво перебирал каждый ящик, задерживал ездовых на складе.

— Успокойся, — сказал мне Добровольцев. — На кладбище надо говорить тихо. Что ты на него накричал? За такие речи похоронят тебя во рву, как антихриста, а то и вовсе за кладбищем, где-нибудь в поле. Пойдем…

Добровольцев взял меня под руку и увел от старшины, а заодно и подальше от могил.

В это время к кладбищу приближалась небольшая похоронная процессия. На широких крестьянских розвальнях везли гроб с телом командира полка. За гробом вели лошадь. Шли боевые друзья покойного. Их было совсем немного. За ними несколько автоматчиков. У изголовья на санях сидела медицинская сестра. Слова прощания были краткими. Его хоронили с забинтованной головой. Последние воинские почести — залпы автоматчиков — заглушила батарея гаубиц артиллерийского полка. То был настоящий салют прощания с боевым товарищем, настоящая месть врагу за боевого командира. Гаубицы все гремели. Их поддержали другие батареи. В морозном воздухе к немцам летел смертоносный груз, посланный нашими артиллеристами.

Под грохот артиллерийской канонады засыпали могилу. Я незаметно отошел от Добровольцева и направился по снежной целине к насыпи, к месту огневых позиций роты. То в одном, то в другом месте по эту сторону насыпи вспыхивали разрывы. Я шел прямо на них. Они сейчас для меня были безразличны.

28