Читаем Бои местного значения полностью

Я нашел ее руку и, пожав с ласковой твердостью, притянул ближе, как бы предлагая присесть. Она сразу же села на диван. Заскрипели пружины.

Мы на какое-то время замерли, и это еще более соединило нас. Успокоиться я никак не мог, так как ничего подобного не знал, хотя почему-то ожидал Валю. Мне хотелось, чтобы она пришла. Что-то ей передалось, наверное, от этого желания. Валя не выпускала мою руку из своих ладоней, как тогда в подвале, и гладила ее на своих холодных коленях. Мне казалось, что все это происходит во сне.

— Вам не холодно? — спросил я ее.

— Я вся дрожу… — зашептала она.

…Утром дождь перестал. На крышах домов лежал снежок. Пора было уходить. Валентина набросила на плечи теплый платок и шла со мною до калитки. Расставание наше затянулось. На пустынной улице, кроме нас, никого не было. С грустной нежностью она упрашивала меня:

— Останьтесь… Ну?.. На денек.

— Следующий раз.

— А будет этот раз? — тихим голосом спрашивала Валя.

— Будет, — желая верить, кивнул я.

— Не загадывайте. Война…

Она грустно смотрела на меня, я печально смотрел на нее. Слова в подобных случаях ничего не значат. Мы понимали друг друга без них. Валя приподнялась на носках и поцеловала меня в щеку — на прощание.

Над крышами домов низко проносились рваные клочья дымчатых облаков. Они отражались в большой луже, в которой порывистый ветерок кружил желтые листья. «Будет ли другой раз?..»

С вещевым мешком на плече я вышел на дорогу. Вдали показался грузовик. Я поднял руку, и грузовик остановился. Бросил свой вещмешок в кузов и залез на снарядные ящики. Разбрызгивая грязь, грузовик побежал на запад по разбитому шоссе…

Я возвращался в свой полк.

<p><strong>23</strong></p>

Огневые позиции роты я нашел в глубокой балке, припорошенной первым снегом. Опять где-то вверху посвистывали пули, доносились знакомые завывания мин, разрывы снарядов. Снова я возвратился в привычную обстановку. Все было непривычным в тылу — тишина, занятия и настроения людей, все, что попадалось на глаза. А здесь жили особой жизнью, ни с чем не сравнимой, полной мгновенных смен мыслей и настроений, действий и самой обстановки.

Обступившие Сидорина солдаты, среди которых я увидел Теслю и старшину Бочкарникова, слушали его увлекательный рассказ о Швейке:

— Он встряхнул как следует фельдкурата и отрапортовал: — Честь имею явиться, господин фельдкурат! А фельдкурат козырял перед Швейком тем, что был у архиепископа и что сам Ватикан проявляет к нему интерес.

Сидорин умел рассказывать о Швейке так, что все, кто его слушал, до слез смеялись над похождениями бравого солдата.

— Ротный… — заметил меня Тесля и шепнул на ухо старшине. Тот сразу бросил на снег окурок.

— Понято, — сказал он громко, подавая знаки Сидорину, который стоял ко мне спиной и не сразу понял старшину.

— Смирно! — скомандовал Сидорин.

— Вольно, вольно…

— Рота в обороне, на НП младший лейтенант Полулях, — доложил мне Сидорин.

Я обнял его по-дружески. Старшина, расправляя на себе складки шинели, придирчиво смотрел на стоявшего рядом с ним Теслю. Он явно был недоволен тем, что на шинели Тесли зияла прожженная дыра.

— Зашить, — тихо прошипел старшина.

— Нечем, — развел руками Тесля.

Старшина снял шапку, нашел иголку с длинной ниткой и тут же передал Тесле. Но Тесля решил до конца использовать редкую ситуацию. Взяв иголку, он показал острием ее на свои растоптанные сапоги.

— Совесть у тебя есть? — сквозь зубы процедил старшина.

— Е совисть, тилькы я не всигда ею пользуюсь.

Старшина посмотрел на него негодующе, что не предвещало ничего хорошего. Тесля все понял, принял стойку «смирно» и хотел было отойти подальше (на что и рассчитывал старшина), но не успел.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — вытянулся передо мною старшина. Я пожал ему руку, а потом Тесле.

— Старшина?.. — бросилась мне в глаза дыра на шинели Тесли.

— Где же набраться, товарищ старший лейтенант, государству вот на таких, — тяжело вздохнул старшина, смерив еще раз уничтожающим взглядом Теслю. — Мой дед в пятом году всю японскую войну провоевал в одной шинели, вернулся в ней домой, и мне еще пальто сшили из нее, когда я в школу пошел.

— Теперь ясно, шо наш старшина в дида, — ухмыльнулся Тесля.

— А ты в кого? — строго спросил старшина.

— Я в батька, якый спалыв тифозну шинель Николашки.

Солдаты дружно загудели, поддерживая Теслю.

Старшина взял мой вещмешок и повел меня в землянку. Он был архитектором и прорабом на строительстве всех ротных землянок. Строил он их по одной схеме. И оттого они как две капли воды были похожи одна на другую. И эта не была исключением. Узкий проход, низкий потолок, по обе стороны нары. Посредине стоял стол из крышки от снарядного ящика. На нем лампа из сплюснутой гильзы. Перекрытия, как всегда, были жидкими.

По теории старшины — от прямого попадания ничто не спасет, а поэтому он решительно исключал из своих проектов накаты, руководствуясь формулой, позаимствованной у деда: «Чему быть — тому не миновать».

Не успели мы усесться за стол, как в землянку вошел Полулях. Лейтенант обхватил меня крепко руками и долго не отпускал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне