Бои местного значения

Я сразу же подобрал пустые диски, и мы вместе принялись их набивать. Потом он свернул толстую самокрутку и протянул кисет мне. Я отказался. Лейтенант о чем-то вспомнил и поискал в карманах.

— Угощайся, — нашел он пачку немецких трофейных сигарет. Чтобы не обидеть лейтенанта, я взял сигарету, прикурив от его самокрутки. Я ни о чем не расспрашивал лейтенанта. Все было ясно.

— Были чуть дальше впереди, — начал с горечью лейтенант, — но нас оттуда вышибли. Им это дорого обошлось. Наш бог войны около часа пулял в небо. Ихние огневые точки остались целыми и невредимыми. Послушай, как стрекочут немецкие машинки. Танки так и не появились, а саперы для них проходы делали. Нашу роту тоже не поддержали.

Лейтенант казался мне каким-то отрешенным. Он говорил со мною, а его мысли были там, где сидели немцы. Он не реагировал ни на писк телефона, лежавшего у его ног, ни на свист снарядов, ни на разрывы мин. Глаза у него были неподвижны, почерневшее лицо как будто ничего не выражало. Дым самокрутки он глотал как воду и все время настороженно прислушивался.

— Смотри там в оба! — крикнул он кому-то из бойцов, когда вокруг участились короткие автоматные очереди. Он уловил их сразу, почти машинально вставил диск и бережно протер рукавицей автомат.

— Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда будь здоров. Передай там, у кого будешь, что из траншеи мы не уйдем, если даже будет приказ отступить.

Лейтенант пригнулся и пошел с автоматом по траншее к бойцу, которого он только что предупреждал смотреть в оба.

Возвращался я уже в темноте. На лесной просеке справа и слева громоздились штабеля пустых ящиков и гильз. Перестрелка заметно утихла. К переднему краю спешили кухни, везли на санях ящики с минами, снарядами, патронами, а оттуда забирали раненых. Скрипели полозья саней. Ездовые понукали лошадей. Крепчал к ночи мороз.

* * *

Я доложил начальнику штаба все, что видел и слышал у соседа. На карте показывать ничего не пришлось, так как продвижение третьей роты можно было ощутить только на месте. Скопившиеся за день впечатления как-то незаметно прорвались при докладе, и я позволил (почти незаметно для себя) высказать некоторые замечания о наступлении.

— И все это после Сталинграда, — закончил я невесело.

Начальник штаба что-то писал, ни разу не возразил мне, не оборвал, словно пропускал мимо ушей мой доклад. Я ожидал разноса, но неожиданно услышал совсем другое:

— Выговорился?

Он оторвался от бумаги, посмотрел на меня все тем же прищуренным взглядом, который на этот раз меня уже не смешил.

— А что, он прав, — сказал начальник штаба своему помощнику и вновь обернулся ко мне: — Иди отдыхай, а завтра пораньше опять к соседу. Будем выполнять задачу первого дня. Наш второй батальон продвинулся до километра. В остальном все так же, как у соседа.

В комендантской землянке было холодно и темно. Комендант молча чиркнул зажигалкой и показал угол, где лежал утром осужденный. На том месте под плащ-палаткой стояли котелки с холодным супом и кашей, полученными на меня и Тихонравова. Кто-то из солдат участливо предложил разогреть суп и подал кружку кипятка. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Я сказал, что подожду возвращения Тихонравова, и растянулся на свежей хвое рядом с котелками. Хвоя была влажной и мягкой. Наверное, ее принесли незадолго до моего прихода, сменив подстилку. Долго я лежал с тяжелыми раздумьями в темноте, не смыкая глаз. Потом попытался уснуть, но перед глазами возникали какие-то огненные круги, которые постепенно чернели, отплывали и сменялись картинами из пережитого и виденного за день. Отвлечься от них я не мог. Рядом как будто громыхала артиллерийская батарея, дрожала укрытая тонкими жердями землянка, засыпанная толстым слоем пушистого снега.

Пришел Тихонравов, Он зажег спичку, осмотрел всех, лежавших на нарах.

— Жив? — остановился он на мне. — Я тоже, как видишь.

— Вижу.

— А где же?.. — запнулся Тихонравов, показывая горящей спичкой на свободное место.

— Где, где, — недовольным тоном передразнил его комендант.

Мы разогрели в печке банку консервов, выпили по кружке кипятка и улеглись спать. Тихонравов начал было делиться впечатлениями о соседях справа, но слушать его я уже не мог, меня одолевал сон.

14