Бои местного значения

— За опоздание и ненужные разговоры накажу, — подвел я итог этому рассказу Тесли, — а сейчас разжигай печку и кипяти чай.

— Есть, товарищ капитан.

Тесля принялся на коленях усердно раздувать огонь, но сырые дрова не загорались. Ветхая землянка, укрывавшая нас от дождя, наполнялась едким дымом.

— Опять пишете? — поинтересовался Тесля.

Я уже испортил не один лист в своем блокноте. У меня никак не получалось письмо к Валентине. Видя мучения Тесли, я вырвал все листы, скомкал и бросил к печке. Тесля подбирал бумагу с благодарностью и подкладывал ее под сырые дрова.

Откинув плащ-палатку и согнувшись, в землянку вошел старший лейтенант Сидорин, которому я на время сдал минометную роту. Он доложил о небольшом запасе мин в роте и просил оказать содействие в пополнении боекомплекта. Я обрадовался его приходу. Мне хотелось побыть с ним, поделиться тяжелыми думами.

— Ну и погодка, только по гостям ходить, а не воевать, — протирал очки Сидорин.

— Кузьмич, надо гостя быстрее согреть, видишь, промок — зуб на зуб не попадает. Как там чай?

— Разрешить подбросить трофейного? — попросил Тесля.

В руках у него откуда-то появился похожий на макароны порох. Сидорин неодобрительно покачал головой. Пришлось Тесле опять усердно раздувать тлеющий огонек.

— Пишешь? — увидел Сидорин блокнот и последнее письмо, полученное от Валентины.

— Пишу, но приказано бросить…

— Так то ж дило не по уставу, — вставил Тесля, несмотря на всю занятость. Сидорин повернулся к Тесле, потом ко мне, но так ничего и не поняв, ждал от меня разъяснений.

— Командир полка получил анонимное письмо, призвал к ответу — кто такая? Пришлось объясняться.

В печке разгорался огонь. Тесля, довольный успехом, свертывал самокрутку. Сидорин предложил ему папиросу и сам закурил. Тесля понюхал, положил ее за ухо и вышел с топором из землянки.

— Ты ее любишь? — спросил Сидорин.

— Что за вопрос?

— Так в чем же дело?

— Все в том же…

— Выполняешь приказ?

В нашем тылу послышались частые хлопки артиллерийских батарей. Где-то над землянкой шуршали снаряды и потом глухо разрывались у немцев. Тесля возвратился с дровами в руках. Командир полка по телефону потребовал усилить наблюдение в такую погоду, а также сказал, что поддерживающим артиллеристам приказал обстрелять рощу и подступы к ней.

На печке уже дымился паром котелок. Над ним стоял Тесля.

— Осторожно, докрасна разогрел, — предупреждал он нас, подавая в кружках чай.

Сидорин дул своими пухлыми губами на кипяток, протирал запотевшие очки и, наверное, ждал, что я еще скажу, а мне хотелось выговорить ему по-дружески за «выполнение приказа», за то, что он слишком просто представлял ситуацию, в которой я оказался.

— Жаль, что ты мой гость…

Сидорин поднял голову, посмотрел на меня и стал рассказывать о делах ротных.

Письмо к Валентине у меня так и не получилось. Потом началась подготовка к наступлению. Командир полка подолгу задерживался на моем НП, изучая обстановку на переднем крае. Тесля не упускал случая потолковать со старшиной, ординарцем командира полка.

— Не слыхал, шо там делают союзнички? Все пришивают послидню пуговицу?

— Не говори, брат, нахально резину тянут…

— А писля войны скажут: мы пахали, — развивал свои мысли Тесля. — Мы уже с батальонного НП бачим Пруссию. Кажуть, шо всих наградят, хто первым переступэ границу. Дух захватуе — завтра в Пруссии!

Он был прав. Все с волнением ждали того исторического часа, когда советский солдат перешагнет границу Восточной Пруссии.

От приближения этого момента, кажется, подобрел и командир полка. Укладывая карту в планшет, полковник о чем-то вспомнил, интригующе посмотрел на меня и спросил:

— Скучаешь?

— Скучаю.

Он достал из планшета треугольник из тетрадной бумаги, но сразу не отдал его мне. Показал и ждал моей реакции или же намеревался продолжить когда-то прерванный разговор. Закурил. Хотел было положить папиросы в карман, но, заметив мое нетерпение, протянул мне вместо письма папиросы. В это время я забыл, что не курю, взял от волнения папиросу, прикурил у полковника и сразу же закашлялся. А когда протер глаза, полковника уже не было. На бруствере окопа лежало письмо. На конверте знакомым почерком был выведен адрес: «Полевая почта 2425. Командиру части».

Я бросил папиросу на дно окопа и усердно растоптал, словно боялся, что она может вызвать пожар. Валентина в письме просила командира части сообщить ей — не случилось ли что со мною.

35

В марте 1945 года полкам дивизии совсем недалеко оставалось до холодного Балтийского моря. Я ждал встречи с хмурой Балтикой, которую видел только в каком-то фильме. Штабы армии и дивизии подпирали штабы стрелковых полков и теснили ближе к переднему краю. Полковые штабы и КП, выдвинутые в боевые порядки стрелковых батальонов, подталкивали сильно поредевшие стрелковые роты вперед к заливу Фришгаф. Залива еще не было видно, но по всему чувствовалось, что он где-то рядом. Чем ближе к черте моря, тем ожесточеннее становились схватки за каждый хутор, за каждую складку, за каждое препятствие, которые превращались немцами в опорные пункты обороны.