Мужчина что-то ответил. Я опять ничего не понял. Он направился ко мне с кружкой воды довольно уверенно. В это время я заметил, как во дворе откуда-то появился немецкий солдат с автоматом под пятнистой плащ-палаткой. Он, как зверь, в один прыжок оказался у колодца и притаился за ним. Обстановка прояснялась. Я отступил сразу за дерево. Толстая липа укрывала меня. Немец поднялся из-за колодца, вскинул автомат и остался в некотором недоумении. Он искал меня глазами.
Нельзя было терять ни секунды. Я прицелился. Торопил себя. Мне казалось, что я слишком долго целюсь. Хозяин, увидев дуло пистолета и, наверное, решив, что оно направлено на него, бросил кружку и побежал во двор. На мое счастье, выстрел был удачным, предупредившим треск вражеского автомата. Все произошло в один миг. Немец и я одновременно нажали на спусковые крючки. Мужчина в клетчатой рубашке в нескольких шагах от меня рухнул на землю. Из-за сарая показался еще один автоматчик. Я сразу же перебежал за другое толстое дерево. За ним я чувствовал себя в безопасности. Несколько коротких очередей заставили меня отступать ползком. Потом я снова поднялся и стал за деревом. Немцев во дворе не было, хозяин лежал недалеко от калитки. Из дома выбежали две испуганные женщины. Посмотрели на колодец, потом в мою сторону и бросились к хозяину. Судя по всему, он был ранен. Очередь, выпущенная немцем, задела его.
Только теперь я почувствовал, как пересохло у меня во рту, как напряжение постепенно проходит, и я снова вижу этот фольварк, старые липы, небо и солнце. Несколько мин просвистели над фольварком и разорвались где-то поблизости. Женщины с причитаниями тащили в дом раненого хозяина.
Я стоял под деревом с пистолетом в руке, обдумывая, что мне дальше делать. Куда идти? Вперед или назад?
Неожиданно послышался шум мотора. Начальник штаба полка со своим ординарцем и переводчиком на «виллисе» подъезжали к аллее.
— Ты что здесь делаешь? — спросил подполковник, не вылезая из машины.
— Готовлюсь к атаке на фольварк.
— Садись.
Я доложил обо всем подполковнику и высказал предположение, что немцы отошли. Двух автоматчиков они, по-видимому, оставляли для прикрытия. Поведение хозяина для меня оставалось непонятным. Видимо, он знал о немцах и поэтому чувствовал себя связанно. С одной стороны я, с другой — немцы.
— Ладно, поехали, посмотрим. Прямо во двор. Попьем воды, — сказал подполковник.
Машина остановилась у калитки. Во дворе нас встретила пожилая женщина. Около колодца лежал еще живой немецкий солдат с простреленной грудью.
Тощая седая старуха больше по-немецки, чем по-польски, неохотно отвечала переводчику, что немцы сидели в окопе у дома. Когда я появился, они позвали ее сына, намереваясь взять меня живым. Выжидали, пока я зайду во двор.
Только теперь до меня дошло все то, что происходило на тихом фольварке и какая опасность только что прошла мимо. При одной этой мысли меня бросило в жар.
— Ну, что задумался? — спросил подполковник.
— Так, ничего…
— Пить будешь?
— Нет.
— Я тоже не хочу. Поехали.
— Скажи польке, — обратился подполковник к переводчику, — чтобы перевязала раненого.
— Она не полька, товарищ подполковник.
— А кто же?
— Немка. И хутор это немецкий. Посмотрите на постройки.
— Все равно переведи ей.
Переводчик заговорил с немкой, но она ему довольно равнодушно ответила, что солдат в этом уже не нуждается.
Через некоторое время мы догнали батальон Иванникова. Раненого комбата при нас укладывали на повозку для отправки в госпиталь. Начальник штаба развернул карту и, показывая своему батальонному коллеге разграничительную линию, отчитывал его за образовавшийся широкий коридор на стыке полков.
— Скажи ему спасибо за то, что выручил, — указал на меня начальник штаба. И добавил для меня лично: — Оставайся в батальоне вместо Иванникова. Я доложу командиру полка.
— Надолго?
— Там видно будет.
34