Бои местного значения

Мой попутчик часто останавливался на перекур, и у нас получалось что-то вроде привала, жаль только, нельзя было присесть и вылить воду из сапог. Наше продвижение было медленным. Только во второй половине дня мы подошли к крайним домам деревушки, наполовину сожженной и разрушенной. Отыскали в одной из хат секретаря партийной организации, сами объяснили причины задолженности и просили принять от нас взносы. Секретарь пожурил нас, но этим дело не кончилось. Он еще решил с кем-то посоветоваться и только после этого принял взносы.

Начальник склада почему-то еще раз пустился в объяснение о причинах задержки с уплатой взносов:

— Я ни на минуту не забывал о том, что у меня не уплачены взносы, но надо же учитывать обстановку, товарищ майор. Вы же не в соседнем кабинете и не через дорогу. Хотите, я сниму сапоги и покажу, по какой дороге мы добирались?

— Не надо. Я все учитываю, поэтому вас не наказали.

— За что?

— За несвоевременную уплату взносов.

— А я думал, вы заметите то, что мы десять километров месили грязь, чтобы выполнить уставные обязанности.

Объяснение, наверное, затянулось бы надолго, если бы в хату шумно не вошли майор, старшина и солдат — все в новых шинелях, в приподнятом на кроении. Секретарь парторганизации пожимал им руки, дружески напутствовал и поучал, как они должны вести себя с шефами, и просил передать, что воины дивизии их не подведут. Постепенно и мы с начальником склада поняли, что перед нами делегация дивизии, которая направлялась в Москву. Ее возглавлял майор из политотдела дивизии.

— Везет же людям, — сказал начальник склада, когда мы с ним вышли из хаты.

Я тоже, конечно, завидовал, но ничего на это не ответил. Надо было торопиться в наш лес, пока не стемнело и пока командующий артиллерией не обнаружил моего исчезновения.

— Шире шаг, — предложил я ускорить темп.

Начальник склада все еще никак не мог успокоиться. Он стал рассуждать о том, что вот, мол, одни месят грязь, а другие — едут к шефам, как будто нельзя обойтись без этой поездки. Нашли время для разъездов…

— Наверное, отобрали достойных, — сказал я, — невольно подливая масла в огонь. Тогда начальник склада перенес огонь на меня, обвиняя в том, что именно я подбил его пойти по такой дороге платить взносы.

— Что мы, не могли бы заплатить в другой раз?

— Когда дороги подсохнут?

— Хотя бы и так. А что? Разве от этого наше отношение к обязанностям изменилось бы? — наступал он на меня.

— Предлагаешь сезонный подход к уплате взносов? В зависимости от состояния дорог? Так? — посмеивался я.

— Нет, не так! — сказал начальник склада.

Он шел позади меня и не переставал о чем-то бубнить про себя. Между тем стало совсем темно, выбирать, куда лучше ступить, не приходилось. Шли на ощупь, едва ли не по колено в грязи. Спина была мокрой, волосы давно прилипли ко лбу. Каждый шаг давался с трудом. Во рту все пересохло, очень хотелось пить.

— Чайку бы сейчас, — сказал я вслух.

Начальник склада ничего не ответил. Он где-то отстал от меня в темноте и, может быть, даже не расслышал того, что я сказал.

— Где ты там? — остановился я и прислушался.

— Иду, — ответил он из темноты.

Мысли мои невольно вертелись вокруг кружки горячего чая. Почему-то вспомнилось, как с отцом пил однажды чай на сахарном заводе. За двадцать пять километров на двух лошадях мы возили из колхоза сахарную свеклу на завод. Там всех извозчиков угощали чаем с сахаром. Колхоз тоже вводил у себя коллективное чаепитие. По вечерам на пригорке у колхозной конторы собирались мужики. Отец как-то взял и меня. Из ведер в кружки наливали заваренный вишневыми ветками чай. Обжигаясь кипятком, сидя на траве, я пил тогда на свежем воздухе необыкновенно вкусный чай вприкуску с кусочком твердого, как камень, сахара. Потом стала работать колхозная кухня на том же пригорке. Варили, как всегда, в больших котлах густой кулеш…

Начальник склада подошел ко мне вплотную и молча сунул в руки палку. У него был нож, и он успел в этой темноте вырезать мне и себе в придорожных кустах палки. Идти стало легче, но все равно казалось, что этой дороге не будет конца. Полы шинели стали мокрые и тяжелые, пришлось заправить их за ремень. Мы подходили к тому месту, где дорога огибала выступ леса и позиции дальнобойной батареи, на огневых которой я не раз бывал. По моим расчетам, оставалось еще километра два до землянок артсклада. Я предложил моему напарнику зайти на батарею и там заночевать. Он отказался. Тогда я свернул в лес один и скоро оказался в расположении батареи.

— Стой, кто идет? — окликнул меня часовой.

— Свои. Я к командиру батареи Фурману. Фамилия моя — Гаевой…

Часовой не сразу признал меня в темноте. Задавал вопросы, пока я не сказал, что недавно был у комбата в гостях. От часового я узнал, что батарею «перетащили тракторами на новое место». Остались только ящики со снарядами, неисправная автомашина, кое-какое имущество и их двое для охраны. Солдат мне очень сочувствовал, что я ночью, в такую темноту, по непролазной грязи пришел к ним.

— Однако неотложное дело у вас? — озабоченно заключил солдат.

— Да, конечно…