Она чуть не бегом помчалась в отель, влетела к себе в номер, схватила телефонную трубку и попросила телефонистку соединить ее со своим домашним номером в Беверли-Хиллз. В Калифорнии было восемь часов вечера, и Колин должен быть уже дома. Гретхен необходимо было услышать его голос, хотя он терпеть не мог говорить по телефону и часто бывал раздражителен и груб даже с ней, когда она ему звонила. Но ей никто не ответил, а когда она позвонила на студию в монтажную, ей сказали, что мистер Берк уже уехал.
Она стала вышагивать по комнате из угла в угол. Затем села за письменный столик, достала лист бумаги и написала: «Дорогой Колин, я звонила тебе, но тебя не было ни дома, ни на студии, я опечалилась, тем более что мой бывший любовник наговорил мне много неприятных вещей, которые взвинтили меня, а потом, в Нью-Йорке слишком жарко, и Билли любит отца больше, чем меня, а мне плохо без тебя, тем более что тебя нет дома, и у меня рождаются всякие нехорошие мысли про тебя, спущусь сейчас в бар и выпью одну, две, три порции и, если кто-то станет ко мне приставать, позову полицию, просто не знаю, как я выживу эти две недели без тебя, и я надеюсь, что не слишком самоуверенно высказалась по поводу сцены с зеркалами, а если да – то прости, и я пообещаю не меняться и держать рот на замке при условии, что ты тоже пообещаешь не меняться и держать рот на замке, кстати, когда ты провожал нас в аэропорт, на тебе была рубашка с заношенным воротничком – я ужасно плохая хозяйка, но я – хозяйка, хозяйка и жена в твоем доме, это лучшая специальность в мире, и если в следующий раз, когда я позвоню, тебя не будет дома, одному Богу известно, как я тебе отомщу. Целую. Г.».
Гретхен не перечитывая вложила письмо в конверт, спустилась в вестибюль, наклеила марки и опустила его в ящик, установив связь посредством бумаги, чернил и ночного самолета с центром своей жизни, находившимся в трех тысячах миль от нее, на другом краю погруженного в ночной мрак континента.
Затем она прошла в бар, где никто не попытался к ней пристать, и, не вступая в разговор с барменом, выпила две порции виски, после чего поднялась к себе, разделась и легла в постель.
На следующее утро ее разбудил телефон. Звонил Вилли.
– Через полчаса мы за тобой заедем. Мы уже позавтракали, – сказал он.
Бывший муж и бывший летчик ехал быстро и хорошо вел машину. Подъезжая к школе, они заметили на пологих прелестных холмах Новой Англии первые признаки осени. Вилли снова был в темных очках, но на этот раз прятал глаза от солнца, а не из-за того, что перепил. Он крепко держал руль, и в голосе его не было хрипоты, обычно появляющейся после бурной ночи. Дважды они останавливались из-за Билли, которого тошнило, а в остальном это была приятная поездка – красивая моложавая состоятельная американская семья ехала в сверкающем новом автомобиле по зеленой Америке в солнечный сентябрьский день.
Главное здание школы было из красного кирпича в колониальном стиле, с белыми колоннами. Чуть поодаль от него стояло несколько старинных деревянных особняков – общежития учеников. Густые деревья, спортивные площадки. Подъехав к главному зданию, Вилли сказал:
– Ты запишешься в загородный клуб, Билли.
Они запарковали машину и поднялись по лестнице в актовый зал, где уже собрались родители и школьники. За столом, приветливо улыбаясь, пожилая дама регистрировала новеньких. Она дала Билли цветной жетон, который он должен был приколоть к лацкану пиджака, и, повернувшись к группе мальчиков постарше с жетонами разных цветов на лацканах, крикнула: «Дэвид Кроуфорд!» Высокий паренек лет восемнадцати, в очках, быстро подошел к столу.
– Уильям, это Дэвид, – сказала дама. – Он проводит тебя в твою комнату. Если сегодня или вообще в течение учебного года у тебя возникнут какие-либо проблемы, обращайся прямо к нему.
– Совершенно верно, Уильям, – авторитетным голосом старшеклассника подтвердил Кроуфорд. – Я всегда к твоим услугам. Где твои вещи? Пошли, я провожу тебя. – И повел семейство к выходу из здания, а пожилая дама улыбалась уже другой троице у ее стола.
– Уильям… – прошептала Гретхен, следуя рядом с Вилли за сыном и Дэвидом. – Вначале я даже не поняла, к кому она обращается.
– Это хороший признак, – заметил Вилли. – Когда я поступал в школу, все называли друг друга только по фамилии. Нас тогда готовили к армии.
Кроуфорд настоял на том, чтобы нести сумку Билли, и они направились в другой конец городка, к трехэтажному зданию из красного кирпича, явно более новому, чем большинство окружающих.
– «Силлитоу-Холл», – сказал Кроуфорд. – Ты будешь жить на третьем этаже, Уильям.
На стене у входа висела дощечка, оповещавшая о том, что это здание – дар Роберта Силлитоу, отца лейтенанта Роберта Силлитоу-младшего, погибшего при служении родине 6 августа 1944 года.
Гретхен пожалела, что увидела эту дощечку, но быстро переключилась на другое, услышав пение мужских голосов и грохот джаза, доносившиеся из комнат, когда они следом за Кроуфордом и Билли стали подниматься по лестнице.