Богач, бедняк

– Конечно, снимать картину – святое дело, и женщина может гордиться, когда ее приносят этому в жертву. А бизнес Рудольфа – занятие презренное и омерзительное, и человек должен с радостью бросить всю эту грязь и кинуться в Нью-Йорк, чтобы встретить у трапа свою одинокую, невинную, чистую сестричку и повести ее ужинать.

– Ты защищаешь не Рудольфа, а себя, – сухо сказала Гретхен.

– Обоих, – уточнил Джонни. – И его, и себя. Впрочем, мне незачем кого-либо защищать. Если художник считает себя единственным ценным продуктом современной цивилизации – это его дело. Но ожидать, что такой ничтожный, развращенный деньгами тупица, как я, согласится с ним, по меньшей мере идиотизм. Искусство – хорошая приманка для девиц и приводит многих начинающих художников и будущих Толстых к ним в постель, но со мной этот номер не пройдет. Держу пари, если бы я работал не на Уолл-стрит, в офисе с кондиционером, а на какой-нибудь мансарде в Гринич-Виллидже, ты вышла бы за меня замуж задолго до того, как познакомилась с Колином.

– А вот и не угадал, – усмехнулась Гретхен. – Налей мне еще вина. – Она протянула ему бокал.

Хит наполнил ее бокал почти до краев, потом подозвал официанта и заказал еще бутылку. Он сидел молча, погрузившись в свои мысли. Гретхен была удивлена его недавней вспышкой – это было совсем на него не похоже. Даже предаваясь любви, он оставался холодным и отстраненным, но большим знатоком, как и во всем, за что брался. А теперь физически и умственно он обтесался еще больше. Стал этаким хорошо отполированным, большущим валуном, грозным, хотя и изысканным орудием.

– Дурак я, – наконец тихо произнес он. – Мне следовало сделать тебе предложение.

– Ты, вероятно, забыл, что в то время я уже была замужем, – заметила Гретхен.

– А ты, вероятно, забыла, что, когда познакомилась с Колином Берком, тоже была замужем, – парировал Джонни.

– Тогда был совсем другой год, а он – совсем другой человек, – сказала Гретхен.

– Я видел некоторые его фильмы, – сказал Джонни. – Совсем неплохо.

– Это все равно что ничего не сказать.

– Глаза-то какие влюбленные, – заметил Джонни, силясь улыбнуться.

– К чему все это, Джонни?

– Ни к чему. А, черт. Наверное, я веду себя как стервец, потому что так плохо использовал свое время. Не по-мужски. Сейчас возьмусь за ум и стану задавать вежливые вопросы моей гостье, бывшей супруге одного из моих лучших друзей. Я полагаю, ты счастлива?

– Очень.

– Хороший ответ. – Джонни одобрительно кивнул. – Очень хороший. Леди нашла наконец то, что искала, выйдя замуж во второй раз за коротышку, но зело активного деятеля волшебного экрана.

– Ты продолжаешь быть стервецом. Хочешь, я сейчас встану и уйду?

– Нам предстоит еще десерт. Не уходи. Послушай, – Джонни слегка дотронулся до нее мягкой рукой с гладкими круглыми пальцами, – у меня еще к тебе вопрос: чем ты, женщина, созданная для Нью-Йорка, ухитряешься заполнять свои дни в такой дыре, как Лос-Анджелес?

– Большую часть времени возношу Богу молитвы, благодаря за то, что я не в Нью-Йорке.

– А остальное время? Пожалуйста, не говори мне, будто тебе нравится сидеть дома и заниматься хозяйством в ожидании, когда папочка вернется из студии и расскажет, что Сэм Голдвин сказал за обедом.

– Если хочешь знать, – его слова задели ее, и она повысила голос, – я очень мало рассиживаюсь. Я – часть жизни человека, перед которым преклоняюсь, я помогаю ему, и это гораздо лучше того, чем я занималась здесь, напуская на себя важный вид, тайком изменяя мужу, печатая статьи в журналах и живя с человеком, который три раза в неделю напивался в стельку.

– О, новый вариант женской революции: церковь, дети, кухня… Боже мой, уж кто-кто, но ты…

– Если отбросить церковь, твое описание моей жизни абсолютно правильно. Ты доволен? – Она встала. – Я обойдусь без десерта. Эти коротышки, активные деятели волшебного экрана, предпочитают тощих женщин.

– Гретхен! – крикнул он ей вслед, но она уже решительно шагала к выходу из ресторана. В голосе его звенело искреннее удивление. То, что сейчас произошло, было совершенно невероятным и не допускалось четко установленными правилами знакомых ему игр. Но Гретхен, даже не обернувшись, вышла на улицу.

Она быстро зашагала в сторону Пятой авеню, затем, по мере того как остывал гнев, пошла медленнее. Глупо принимать это близко к сердцу, решила она. Собственно, какое ей дело до того, что думает Джонни Хит о ее жизни? Он делает вид, что ему нравятся так называемые свободные женщины, потому что с ними он тоже может вести себя свободно. Ему дали от ворот поворот, и он попытался заставить ее расплатиться за это. Разве ему понять, что значит для нее проснуться утром и увидеть в постели рядом с собой Колина? Да, она не свободна от мужа, а он – от нее, и именно поэтому они оба стали только лучше и счастливее. Все эти разговоры о свободе – ерунда!