Богач, бедняк

Гретхен улыбнулась, подумав о Колине, спавшем с таким, как она иногда говорила ему, деловым видом. В другие разы – и она подробно описывала ему это – он выглядел забавно, уязвимо, порнографично и страшно. Она проснулась от солнечного луча, проникшего сквозь щель в занавесях, и подумала было разнять руки Колина, сложенные на груди. Но Колин утром никогда не занимался любовью. «Утренние часы отведены для убийств», – говорил он. Колин привык в Нью-Йорке жить по театральному расписанию, и, как он без стеснения объяснял, до полудня его лучше не трогать – в нем сидит дикарь.

С удовольствием ступая босыми ногами по мокрой от росы траве, Гретхен обогнула дом – прозрачная ночная рубашка разлеталась на ходу. Соседей у них не было, и в такой час едва ли какая машина проедет мимо. Да и вообще в Калифорнии никто не обращает внимания на одежду. Гретхен часто загорала голышом в саду, и тело ее после лета стало бронзовым. На Восточном побережье она избегала солнца, но если в Калифорнии ты ходишь без загара, тебя сочтут либо больным, либо слишком бедным и не имеющим возможности загорать.

На подъездной дорожке лежала свернутая и перехваченная резинкой газета. Гретхен развернула ее и, медленно обходя дом, стала просматривать заголовки.

На первой странице красовались портреты Никсона и Кеннеди, суливших своим избирателям исполнение всех их желаний. Гретхен пожалела об отсутствии Адлая Стивенсона и подумала, правильно ли с моральной точки зрения, чтобы такой молодой и красивый мужчина, как Джон Фицджеральд Кеннеди баллотировался в президенты. «Обаяшка» – назвал его Колин, но Колин ежедневно был объектом обаяния актеров, и это вызывало у него лишь негативную реакцию.

Мысленно она напомнила себе, что надо взять открепительные талоны – они с Колином в ноябре будут в Нью-Йорке, а каждый голос против Никсона важен. Вообще-то с тех пор, как она перестала писать статьи, политика не слишком ее волновала. Период маккартизма уменьшил ее веру в значимость личной правоты и внушил страх к публичным выступлениям. Любовь к Колину, не отличавшемуся твердостью политических убеждений, привела к тому, что Гретхен отказалась от своих прежних позиций, как и от прежних друзей. А Колин в зависимости от того, с кем в данный момент спорил, объявлял себя то отчаявшимся социалистом, то нигилистом, то сторонником системы единого налогообложения, то даже монархистом. Но каждый раз все кончалось тем, что он голосовал за демократов. Ни он, ни Гретхен не участвовали в бурной политической деятельности Голливуда: не чествовали кандидатов, не подписывали петиции и не ходили на коктейли, устраиваемые для сбора денег в фонды избирательной кампании. Да и вообще они почти нигде не бывали. Колин пил мало и не выносил пьяных пустых разговоров на голливудских сборищах. Он никогда не флиртовал, поэтому присутствие батальонов красивых женщин на приемах у богатых и знаменитых не привлекало его. И Гретхен после многих лет безалаберной богемной жизни с Вилли радовалась этим заполненным домашними заботами дням и нежным спокойным ночам с Колином, ее вторым мужем.

Отказ Колина, как он говорил, «выходить на люди» не отражался на его карьере. «Только бездарности вынуждены плясать под дудку Голливуда», – утверждал он. Его талант проявился уже в первой поставленной им картине. Вторым фильмом он подтвердил свою репутацию, а сейчас, когда снимал третью за пять лет картину, считался одним из самых блестящих режиссеров своего поколения. Единственной его неудачей была постановка пьесы в Нью-Йорке, куда он вернулся после съемки своей первой картины. Спектакль был показан всего восемь раз. Когда пьесу сняли, Колин исчез на три недели. Появившись снова, он был замкнут, молчалив, и потребовалось несколько месяцев, прежде чем он почувствовал, что может взяться за новую работу. Он был не из тех, кто в состоянии смириться с неудачей, и заставлял Гретхен страдать вместе с ним, хотя она заранее предупреждала его, что пьеса еще не готова для постановки. Однако Колин продолжал спрашивать ее мнение о всех аспектах своей работы, требуя абсолютной искренности. Как раз сейчас ее немного беспокоил один эпизод в его новом фильме, который вчера вечером они просматривали вместе с монтажером Сэмом Кори. Что-то в этом эпизоде было не так, но что именно? После просмотра она ничего не сказала Колину, но знала, что за завтраком он обязательно будет расспрашивать, и теперь методически, кадр за кадром, пыталась восстановить эпизод в памяти.

Взглянув на часы у кровати, она увидела, что еще рано будить Колина. Накинув халат, Гретхен прошла в гостиную. Столик в углу был завален книгами, рукописями и рецензиями на книги, вырезанными из «Санди таймс» и «Паблишерс уикли», а также из лондонских газет. Дом был небольшой, и другого места для прессы, на которую они оба накидывались в поисках новых идей для фильмов, не было.

Гретхен надела очки и села за стол досматривать газету. Очки принадлежали Колину, но они вполне подходили ей, поэтому она не пошла в спальню за своими. У обоих были одинаковые линзы.