– Как ты думаешь, не пора ли нам открыть вторую бутылку? – повернувшись к Джонни, спросила Гретхен.
Пока они распивали вторую бутылку, Гретхен позвонила и вызвала приходящую няню, и они выяснили, где находится Саннисайд-гарденз. Потом Гретхен приняла душ, причесалась и переоделась в темное шерстяное платье, хотя была не совсем уверена, что это comme il faut[19] для боксерского матча. Гретхен похудела, и платье стало ей немного широко, но она заметила, каким одобрительным взглядом окинули ее двое мужчин, и была довольна. «Я не должна опускаться, – подумала она. – Никогда».
Явилась няня, Гретхен сказала ей, что надо делать, и ушла с Рудольфом и Джонни. Они зашли в ближайшую бифштексную. Джонни выпил с ними за стойкой бара, поблагодарил за угощение и собрался уходить, но тут Рудольф со смехом заметил:
– У меня всего пятерка. Не согласишься быть сегодня моим банкиром, Джонни?
Джонни достал бумажник и положил на стойку пять десятидолларовых бумажек.
– Хватит? – спросил он.
– Спасибо. – Рудольф небрежно сунул банкноты в карман и снова рассмеялся.
– Что ты так веселишься? – спросила Гретхен.
– Я никогда не думал, что настанет день, когда я не буду знать, сколько денег у меня в кармане.
– Ты уже приобрел здоровые и не отягощающие мозг привычки богатых людей, – вполне серьезно заметил Джонни. – Поздравляю. Увидимся завтра в конторе, Руди. Я надеюсь, что твой брат победит.
– А я надеюсь, что ему расколошматят башку, – сказала Гретхен.
Когда они приехали в Саннисайд-гарденз, там шла разминка. Билетер провел их к местам в третьем от ринга ряду. Гретхен заметила, что в зале очень мало женщин и нет ни одной в черном платье. Она до этого ни разу не бывала на боксе и выключала телевизор, когда передавали репортажи с рингов. Сама мысль о том, что взрослые люди могут бессмысленно мордовать друг друга за деньги, казалась ей скотской. У людей, окружавших ее сейчас в зале, были лица, вполне подходящие для любителей подобных зрелищ. Гретхен была уверена, что никогда в жизни не видела сразу столько омерзительных рож.
Боксеры на ринге не слишком тузили друг друга, а Гретхен без интереса и с отвращением наблюдала за тем, как они сходились, боролись и увертывались от ударов. Зрители апатично наблюдали за происходящим сквозь табачный дым, и лишь когда раздавался глухой удар, в зале возникал поистине животный рык.
Гретхен знала, что Рудольф время от времени ходил на матчи, и она слышала, как он горячо обсуждал с Вилли боксеров вроде Рэя Робинсона. Она исподтишка взглянула на брата. Похоже, его интересовало то, что происходило на ринге. Сейчас, присутствуя на матче, чувствуя запах пота, видя, как на бледной коже от ударов появляются красные пятна, она внезапно заподозрила, что эта мягкость образованного человека, эти хорошие манеры, отсутствие агрессивности, характеризовавшие ее брата, – всего лишь ширма. Он такой же, как эти скоты на ринге, как все эти скоты вокруг нее.
Во втором поединке противник разбил боксеру бровь, и оба вымазались в крови. При виде крови толпа взвыла; от этого воя Гретхен стало плохо, и она подумала, сумеет ли высидеть, глядя на то, как ее брат пролезет сквозь канаты, чтобы стать мясником или его жертвой. К моменту, когда объявили главный поединок, она сидела бледная, едва сдерживая тошноту. Сквозь слезы и застилавший глаза сигаретный дым она увидела, как на ринг ловко пролез крупный мужчина в красном халате, и узнала Томаса.
Когда секунданты Томаса сняли с него халат и, набросив ему на плечи, стали надевать на забинтованные руки перчатки, Рудольф не без зависти отметил, какое чистое у Томаса тело. А у него самого вся грудь была в густых черных завитках, переходивших на плечи. Ноги у него тоже заросли черными волосами, что никак не соответствовало тому, каким хотел видеть себя Рудольф. Летом, когда он плавал, волосатость смущала его, и ему казалось, что над ним посмеиваются. Поэтому он редко загорал и, выбравшись из воды, тотчас надевал рубашку.
Удивительно, но Томас внешне почти не изменился – разве что литые тренированные мышцы выдавали в нем бойца-профессионала. А лицо оставалось все таким же: чистым, привлекательным, мальчишеским. Томас улыбался, слушая рефери, объявлявшего условия боя, но Рудольф видел, как он раза два нервно облизнул губы. На ноге, под блестящим фиолетовым шелком трусов, подрагивал мускул, пока рефери давал последние указания двум мужчинам в центре ринга. Томас все время смотрел вниз и взглянул вверх, лишь когда его представляли («В этом углу Томми Джордах, вес сто пятьдесят девять с половиной») и он поднял руку в перчатке. Во всяком случае, он не подал виду, что заметил Рудольфа и Гретхен.
Его противник, поджарый негр, был значительно выше Томаса, и руки у него были гораздо длиннее. Он переминался с ноги на ногу в своем углу, будто отплясывал боевой танец, и кивал тренеру, нашептывавшему ему на ухо последние советы.