Богач, бедняк

Точно, подумал Рудольф. Ну конечно. Вовсе он не отсыпался на юге.

– Возможно, – сказал он. – От Тедди Бойлена жди чего угодно.

– Все на кухне, – весело объявила Гретхен вновь прибывшей паре, а сама, оглядывая собственную гостиную, подумала: кто эти люди? Зачем они здесь? Придется подождать, пока вернется Вилли, чтобы узнать их имена. Он отправился в бар на углу за льдом. У них всегда было достаточно виски, бурбона, джина и красного вина в полугаллоновых кувшинах и всегда не хватало льда.

В комнате набилось человек тридцать, и из них она знала только половину. А сколько еще придет? Этого она никогда не могла сказать заранее. Иногда у нее возникало впечатление, что Вилли приглашал первых попавшихся на улице. Мэри-Джейн распоряжалась на кухне, заменяя бармена. У Мэри-Джейн был сейчас трудный период – она оправлялась после второго развода, – и ее надо было приглашать на все сборища. Чувствуя, что ее приглашают из жалости, Мэри-Джейн старалась всячески оправдать свое присутствие: раздавала напитки, мыла стаканы и рюмки, опорожняла пепельницы и забирала к себе в постель одиноких бедолаг. На вечеринке просто необходимы такие, как она.

Гретхен поморщилась, заметив, как какой-то тип в костюме от «Брукс бразерс» стряхнул пепел прямо на ковер, а потом бросил тут же окурок и раздавил его каблуком. Комната выглядела такой красивой, когда в ней никого не было: бледно-розовые стены, книги на полках, накрахмаленные занавески, начищенная каминная решетка, взбитые подушки, полированная мебель.

Она боялась, что Рудольф не одобрит такую вечеринку, хотя ничто в его поведении не указывало на это. Рудольф, как всегда, забился с Джонни Хитом в угол, и они о чем-то оживленно беседовали. Говорил в основном Джонни, а Рудольф слушал. Двадцатипятилетний Хит уже был партнером в одной из маклерских контор на Уолл-стрит и, по слухам, успел сколотить себе на бирже целое состояние. Он был обаятельным молодым человеком, скромным, уравновешенным, с живыми глазами и тихим голосом. Гретхен знала, что, приезжая в Нью-Йорк, Рудольф часто ужинает с ним и ходит на бейсбол. Когда бы ей ни доводилось случайно услышать их разговор, они говорили об одном и том же: биржевые сделки, слияние компаний, создание новых фирм, прибыли, способы избежать налогов. Ей все это представлялось ужасно скучным, но Рудольфа, кажется, увлекало, хотя он, безусловно, не мог ни играть на бирже, ни с кем-либо сливаться, ни создать свою компанию.

Однажды она спросила его, почему из всех людей, бывающих в ее доме, он выбрал в друзья именно Джонни. Рудольф совершенно серьезно ответил: «Он единственный из твоих приятелей, кто может чему-то меня научить».

Кто способен понять собственного брата? Тем не менее Гретхен не собиралась устраивать в честь брата такую, как сегодня, вечеринку. Но почему-то все вечеринки в их доме оказывались именно такими. Состав гостей периодически менялся: актеры, актрисы, молодые режиссеры, журналисты, манекенщицы, девушки из журнала «Тайм», продюсеры с радио, кто-то из рекламного агентства, женщины вроде Мэри-Джейн, которые, едва разведясь, рассказывали всем, что их бывшие мужья – гомосексуалисты; преподаватели из Нью-Йоркского или Колумбийского университетов, пишущие романы; молодые люди с Уолл-стрит, похожие на мошенников; потрясающе сексуальная секретарша, после третьей рюмки начинавшая флиртовать с Вилли; бывший пилот из эскадрильи Вилли, неизменно затевавший с Гретхен разговор о Лондоне; чей-то неудовлетворенный муж, который в конце вечера всегда пытался поухаживать за ней, а потом наверняка уходил с Мэри-Джейн…

Да, состав гостей периодически менялся, но разговоры велись все те же. Спорили о России, об Алджере Хиссе и о сенаторе Маккарти, девушки-интеллектуалки с челками превозносили Троцкого… («Напитки в кухне», – весело объявила она вновь прибывшей загорелой паре, явно проведшей день на пляже)… кто-то только что открыл для себя Кьеркегора, а еще кто-то встречался с Сартром и непременно хотел об этом рассказать, а еще кто-то только что вернулся из Танжера или из Израиля и тоже хотел об этом рассказать. Устраивать такой вечер раз в месяц еще куда ни шло. Даже два раза в месяц, если бы они не засыпали пеплом всю комнату. В общем-то это были красивые, образованные молодые люди, у всех откуда-то были деньги, и все хорошо одевались. В Порт-Филипе Гретхен мечтала как раз о таких друзьях. Но они окружали ее уже почти пять лет. Толчея на кухне. Бесконечные вечеринки.

С решительным видом она прошла сквозь толпу к лестнице и поднялась в комнату на чердаке, где спал Билли. После рождения Билли они перебрались на верхний этаж старого кирпичного дома на Западной Двенадцатой улице и сделали из чердака большую комнату со слуховым окном. Кроме кроватки Билли и его игрушек, здесь был еще большой стол, за которым Гретхен работала. На столе стояла пишущая машинка, высились кипы книг, газет и журналов. Гретхен любила работать рядом с сыном, а тому нисколько не мешал стрекот машинки, наоборот – как бы убаюкивал его. Дитя машинного века, он спал под музыку «ремингтона».