Богач, бедняк

– В чем дело? – тихо спросил Вилли. – Ты ненавидишь деньги?

– Я ненавижу его. – Гретхен отошла от мужа и, сияя улыбкой, стала проталкиваться в угол, где Рудольф разговаривал с Джули. Они говорили почти шепотом. Напряжение, владевшее ими, отделяло их невидимой стеной от остальных, от смеха и всех этих разговоров. Казалось, Джули вот-вот заплачет, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.

– По-моему, это ужасно, – говорила Джули. – Да, я так считаю.

– Ты сегодня изумительно выглядишь, Джули. Просто роковая женщина, – прервала ее Гретхен.

– Во всяком случае, я себя такою не чувствую. – Голос Джули дрожал.

– А что произошло? – спросила Гретхен.

– Скажи ей, – повернулась Джули к Рудольфу.

– В другой раз, – произнес Рудольф, еле раздвигая губы. – На вечеринке не стоит.

– Он собирается постоянно работать у Колдервуда. С завтрашнего дня.

– Ничто не постоянно, – сказал Рудольф.

– Хочет на всю жизнь застрять за прилавком в захолустном городишке, – не слушая его, продолжала Джули. – Стоило ли ради этого кончать колледж?!

– Я говорил тебе, что нигде не собираюсь застревать на всю жизнь, – возразил Рудольф.

– Нет, ты уж расскажи сестре все, – не унималась Джули.

– А что еще? – спросила Гретхен. Признаться, ее тоже разочаровал выбор Рудольфа. В то же время она в душе вздохнула с облегчением: работая у Колдервуда, он будет продолжать заботиться о матери, и ей не придется думать об этом самой или просить помощи у Вилли. Чувство облегчения было недостойным, но оно существовало – тут уж ничего не поделаешь.

– Мне хотели сделать подарок. Лето в Европе, – ровным голосом произнес Рудольф.

– Кто это тебе предложил? – спросила Гретхен, хотя знала ответ.

– Тедди Бойлен.

– Я уверена, родители разрешили бы мне с тобой поехать, – сказала Джули. – Это было бы самое замечательное лето в нашей жизни.

– У меня нет времени на самое замечательное лето в нашей жизни, – отчеканивая каждое слово, заявил Рудольф.

– Да поговорите же с ним, Гретхен! – взмолилась Джули.

– Руди, по-моему, ты заслужил отдых после такой напряженной работы, – сказала Гретхен.

– Европа никуда не денется. Я поеду туда, когда почувствую, что созрел для этого.

– Тедди Бойлен, наверное, был не очень доволен, когда ты отказался от его подарка, – сказала Гретхен.

– Ничего, переживет.

– Хотела бы я, чтобы кто-нибудь предложил мне съездить в Европу, – сказала Гретхен, – я бы мигом примчалась на пароход…

– Гретхен, – подошел к ней молодой человек, – мы хотели поставить пластинку, но, похоже, проигрывателю капут.

– Мы позже еще поговорим, – сказала Гретхен Рудольфу и Джули. – Что-нибудь придумаем. – И вместе с молодым человеком направилась к проигрывателю.

Она нагнулась, проверяя штепсель. Днем приходила цветная горничная убираться и всегда забывала снова вставить вилку в штепсель. Когда Гретхен сделала ей выговор, она сказала: «Я и так без конца нагибаюсь».

Проигрыватель, щелкнув, включился, и зазвучала первая пластинка из альбома «Южный тихоокеанский». По-детски нежные американские голоса на воображаемом теплом острове затянули «Dites-moi»[18].

Когда Гретхен разогнулась, то обнаружила, что Рудольф и Джули уже ушли. Больше в этом доме целый год не будет никаких вечеров, решила Гретхен и прошла на кухню, где Мэри-Джейн налила ей виски. Мэри-Джейн в эту пору ходила с длинными рыжими волосами, накладывала на веки густой слой синих теней и наклеивала длинные ресницы. Издали она выглядела красоткой, но вблизи впечатление было несколько иное. Тем не менее теперь, когда вечеринка длилась уже третий час, несколько мужчин одарили ее комплиментами: Мэри-Джейн выглядела так, точно день был в разгаре, глаза ее горели, ярко-красные губы были приоткрыты жадно и призывно.

– Роскошная вечеринка, – произнесла она хриплым от виски голосом. – И этот новый мужик, Алек Как-Его-Там…

– Листер, – подсказала Гретхен, отхлебывая виски; она заметила невероятный беспорядок на кухне, но решила, что до утра ни к чему не притронется. – Алек Листер.

– Потрясающий! – сказала Мэри-Джейн. – Он при ком-нибудь?

– Не сегодня.

– Хвала Всевышнему, – сказала Мэри-Джейн. – Он просто затопил кухню обаянием, когда зашел сюда. А я слышала о нем жуткие вещи. Вилли говорил мне, что он бьет своих женщин. – Она хихикнула: – Возбуждает, да? Ты не заметила, ему не нужно наполнить стакан? А то я появлюсь рядом с ним с кубком в руке, как верная слуга.

– Он ушел минут пять назад, – сказала Гретхен, подло радуясь тому, что обладает информацией, неизвестной Мэри-Джейн, и одновременно удивляясь, с какими же женщинами был настолько близок Вилли, что они рассказали ему о побоях, полученных от Алека Листера.

– Ну что ж, – философски заметила Мэри-Джейн, – в море водится и другая рыба.

В кухню зашли двое мужчин, и Мэри-Джейн, тряхнув рыжей гривой, встретила их сияющей улыбкой.

– Заходите, мальчики, – приветствовала она их, – бар у нас все время открыт.

Можно было не сомневаться: Мэри-Джейн и двух недель не проводила без любви. «Не так уж и плохо быть разведенной», – подумала Гретхен, возвращаясь в гостиную.