Бог Солнца

– Луна не может победить. Это противоречит самому устройству Вселенной. – Его пальцы скользнули обратно вниз по моей руке. – И все же она не оставляет напрасных попыток. Она всегда была существом эгоистичным. Тем не менее нужно положить этому конец. – Он отстранился и поймал мой взгляд. – Смертные умирают во тьме. Если бы только Матушка-Земля проснулась и встала на Мою сторону… Но Она слишком долго спала.

Я проглотила ком в горле.

– Значит, нужно выжать все возможное из оставшегося времени. – Я прижала ладонь к его груди в районе сердца. – Останься у нас всего неделя, и я буду твоей эту неделю. Если один день, то я буду твоей один день. Один час – я буду твоей на один час.

Опять вернулся тот самый взгляд. Словно я была единственной, на кого он в принципе мог смотреть. Однако теперь его глаза были подернуты такой глубокой тоской, что у меня в душе похолодело. Такую тоску способно вынести только существо, прожившее тысячелетия. Существо, которому причиняли боль и которого предавали, вновь и вновь, существо с вечно кровоточащими ранами.

И мне отчаянно хотелось их залечить.

Я вспомнила его рассказ о звездной матери, Серес. Тогда я не понимала, какая сила может быть настолько мощной, чтобы отвратить женщину от этого мужчины, от этого бога. Но теперь поняла: эта сила – любовь. Ибо я полюбила Сайона. Невозможно было больше отрицать растущее давление в груди, напряженные узлы в животе, жажду, которая привязывала меня к нему, как толстая кожаная заплатка. Никто никогда не вызывал во мне таких чувств. Такой надежды и печали. Такой тяги и желания. Даже талантливый поэт не смог бы описать ураган у меня внутри.

Я поцеловала его, высвобождая часть горяче- го пыла. Забралась к нему на колени. Позволила рукам дождем упасть ему на плечи.

– Если минутку, – прошептала, – то я буду твоей минутку.

Его губы задержались на моих. Ладони схватили меня за локти.

– Я причиню тебе боль, – пробормотал он.

– Не сейчас, – заверила его я. – Не причинишь, раз небо не нуждается в новой звезде. – Без полной божественной силы, без необходимости в звезде на небе, он был немногим больше, чем просто мужчиной. Меня не ждала участь звездных матерей. Он мог полностью принадлежать мне, а я – полностью принадлежать ему.

Свеча погасла, но нам не требовался свет. Его кожа от моих прикосновений слабо светилась, и мне казалась, будто и моя сияет. Пальцы и губы Сайона писали линии сладчайшего пламени на моей плоти, и я рисовала на нем обещания, отпечатывала его на своих костях, сердце, душе. С ним я познала истинную страсть, слишком яркую, слишком красочную, чтобы передать даже лучшими красками. Мы ковали ее вновь и вновь, пока тела не обессилели, затем я погрузилась в блаженный сон, положив голову на сгиб его локтя, потрясенная необыкновенным ощущением целостности, ибо и не осознавала в тот момент, что была чем-то гораздо меньшим.

После той ночи в мысли ворвались опасные грезы.

Грезы, которые я не позволяла себе с подростковых лет. Грезы о домике на холме или квартирке в городе, оформленной по моим желаниям: с гирляндами по праздникам и портретами на стенах. О любимом мужчине, сидящем у окна и что-то мастерящим. О детях со смуглой, как у меня, кожей, которые бегают по дому, повторяют буквы или учатся держать карандаш.

А опасные они потому, что несбыточные. Нельзя устроить смертную жизнь и смертную семью с богом. И уж точно не с тем, которому нужно находиться на небе и от чьего существования зависит все человечество.

Вот только я постоянно забывала о сущности Сайона.

В течение дня, занимаясь делами, я могла… конечно, не совсем забыть, но спрятать на задворках сознания правду и свои страхи о будущем. Сосредоточиться на работе. Притвориться, что вечная ночь не дышит мне в затылок. Я работала усердно, поскольку чем больше я старалась, тем больше времени оставалось на него, а, как он мне напомнил, это время утекало с каждой секундой.

Впрочем, я была счастлива.

Мама и даже бабушка отмечали мое хорошее расположение духа, порой с благоговением, порой с покачиванием головы. Зайзи тоже, но ее улыбки никогда не касались глаз: она осознавала мимолетность происходящего с нами. Тем не менее я улыбалась, и они улыбались, и даже Сайон улыбался. Как и прежде, он жил фермерской жизнью, словно родился для нее. Он избегал лунного света, а его божки создали иллюзию, будто он ушел – об этом он мне рассказал однажды ночью, прежде чем я затащила его на сеновал и занялась с ним любовью так, словно это был наш последний раз.

Последним он не был, но близким к нему.