Бог Солнца

А раны были серьезными. Совершенно отвратительными. От таких ожогов мне полагалось умереть, и лишь благодаря При удалось выкарабкаться. Они заживут, если только я не занесу инфекцию, впрочем, Зайзи накачала меня таким количеством лекарств, что вряд это возможно. Тем не менее обожженная кожа походила на почву во время засухи: красно-черная, с корками, сочащаяся лимфой.

Лекарства и травы Зайзи мало чем помогали. Для подобных увечий не существовало бальзама. Вероятно, Сайон знал о положении наших дел, поскольку через три дня после своего ухода прислал ко мне Тью.

«Тью» – примерное написание ее имени, которое по звучанию больше походит на чихание новорожденного ягненка, чем на слово. Тем не менее это простое имя полностью отражало ее суть. Она была божком, не похожим ни на одного их тех, которых мне доводилось видеть. Ростом с мое предплечье, без лица или других человеческих частей тела. Она представляла собой треугольник, на вершине которого парил кружок с вырезом в форме полумесяца, словно на ней была половинка нимба. Она была такой тонкой, что походила на рисунок на бумаге, только более плотная, по цвету – нечто среднее между розовым, лавандовым и белым, все сразу, тем не менее… не совсем. Точнее ее никак не опишешь.

Тью ухаживала за мной, порхая по комнате и перетаскивая вещи гораздо большие, чем она сама: ведра, тарелки, одеяла. Порой она исчезала на несколько часов и возвращалась со странными мазями и эликсирами из неведомых уголков света. Зайзи при возможности всегда сперва внимательно изучала эти дары, прежде чем позволить им коснуться моей кожи, однако божок никогда не выказывала ни малейшего нетерпения или возмущения.

Когда я спросила ее о Сайоне, Тью лишь прощебетала:

– Меня назначили вашей помощницей, Л’Айа.

Даже спустя три недели, проведенные в постели, даже после лечения родных и Тью мне все еще было больно лежать. Больно что-либо делать, даже дышать. По правде говоря, я не рыдала постоянно только потому, что это вызывало боль. Поддаваясь отчаянию, я содрала не одну корку с ран.

Теперь я хотя бы могла шевелиться, но у меня не возникало желания встать со своего тюфяка на полу, заменившего сгоревшую кровать.

Разумеется, родные относились ко мне терпеливо. Они видели кровь и гной, пятнавшие мои бинты. С этим они могли справиться и справлялись. Однако они не видели и, вероятно, не понимали моей внутренней пытки. И, честно говоря, на месте мамы или бабушки я бы тоже не поняла. Сайон пробыл с нами недолго, а Айя Рожанская не из тех женщин, которые теряют голову из-за мужчины и связывают с ним все свое счастье. Она не такая слабая.

Вот только Сайон – больше, чем просто мужчина. И я в самом деле окунулась в любовь с головой. Я была словно слепая, которая внезапно прозрела, а потом вновь лишилась ярких красок окружающего мира. Я никогда не чувствовала себя такой опустошенной. Даже после смерти дедушки. Или после смерти Эдкара. Эта боль… не получалось взять над ней контроль. Не получалось к ней приспособиться.

Меня радовало, что у Тью не было глаз, поэтому хотя бы одно существо на ферме не смотрело на меня с жалостью.

Невзирая на самоотверженность божка и возвращение дневного света, Зайзи осталась с нами, чтобы помочь с фермой и со мной. Я испытывала к ней бесконечную благодарность. Они с Энерой и Катой по очереди ухаживали за мной, следуя инструкциям Тью: меняли повязки, прочищали раны, наполняли желудок едой и лекарствами.

Урожай шел на поправку, и прежде всего овес.

Когда Солнце медленно взбирался вверх по небосклону, я подняла левую руку и взглянула на средний палец с золотым кольцом, по центру которого проходила янтарная полоса. Если его покрутить, полоса становилась черной. Я оставила янтарную. Сайон подарил мне кольцо с обещанием, что мы всегда будем связаны. Я не совсем понимала эти слова, но, если кольцо каким-то образом нас сблизит, я никогда его не сниму. Часто, когда меня наконец оставляли одну, я шепталась с ним, гадая, слышит ли он меня и чувствует ли.

Я быстро заморгала. Мне ужасно надоели слезы. Глаза всегда были опухшими и саднили.

Тут же ко мне подлетела Тью, держа невидимыми руками носовой платок. Я приняла его, и божок примостилась в изножье тюфяка, склонив головку-круг набок, как попугай.

– Посетитель! – прозвенела она за несколько секунд до того, как раздался тихий стук в дверь.

Я узнавала всех членов семьи по одному лишь стуку: быстрый, легкий, двойной принадлежал Зайзи. Она вошла, и я попыталась приподняться, ухватившись за край импровизированного матраса, и стиснула челюсть, когда кожа натянулась. Тью залетела мне на спину и придержала за основание шеи, чтобы помочь.

Зайзи покосилась на божка, прежде чем поставить чашку с лечебными снадобьями и броситься мне на подмогу.

– Ты себе навредишь.

– Позволь мне сохранить хоть каплю достоинства и, по крайней мере, сесть самостоятельно. – Я медленно вдохнула. Медленные, легкие вдохи причиняли меньше боли. – Тью, можешь нас оставить? Пожалуйста

Геометрический божок растворился в воздухе.