«Бог» Докинза. От «Эгоистичного гена» к «Богу как иллюзии»

Однако проблема не только в том, что антирелигиозное мировосприятие Докинза искажает его взгляд на религию. Дело в том, что оно строится на представлении о непрекращающейся войне между наукой и религией, в силу чего любой ученый, поддерживающий религию, кажется предателем или горе-миротворцем вроде Невилла Чемберлена[518]. Докинз имеет в виду (неудачную) политику умиротворения, принятую британским премьер-министром Невиллом Чемберленом по отношению к Адольфу Гитлеру в 1938 году в надежде избежать разрушительной тотальной войны в Европе. Эта неприятная аналогия подразумевает, что религиозных людей следует сравнивать либо с Гитлером, либо с нацистами, что в общем-то естественно для догматичного мировоззрения Докинза, разделяемого, надо сказать, немногими.

Докинз прошелся и по Майклу Рузу. Этот выдающийся философ-атеист явил себя как «бескомпромиссный дарвинист», который сделал многое для философского обоснования дарвинизма, бросив вызов религиозному фундаментализму[519]. Откуда у Докинза неприязнь к Рузу? Возможно, она вызвана критикой Руза в адрес Докинза за интеллектуально небрежную и безапелляционную реакцию на выступление папы Иоанна Павла II в Папской академии наук (1996 год). Тогда папа поддержал идею о биологической эволюции и в то же время подверг критике некоторые ее материалистические интерпретации. Вот что сказал Руз: «Когда папа Иоанн Павел II опубликовал письмо, признающее правильность дарвинизма, Ричард Докинз в ответ просто-напросто заявил, что папа – ханжа, что он не может высказать свое искреннее мнение о науке и что он, Докинз, предпочитает иметь дело с честными фанатиками»[520]. По мнению Руза, Докинз настолько скован догмой, согласно которой «религиозные люди должны выступать против эволюции», что оказался не способен допустить обратного и поэтому пришел к выводу, что папа в принципе не мог сказать правду.

Представление о «войне» между наукой и религией, которого придерживается Докинз, попросту неразумно, и считать такую модель отношений нормой – смешно. По Докинзу выходит, что любой разговор о «предполагаемом сближении» между религией и наукой может быть лишь «неубедительной, пустой, бессодержательной пропагандистской выдумкой»[521]. Однако читатели Докинза не встретят в его книгах ни обсуждения исторического контекста, ни ссылок на исторические исследования. Этот недостаток – ахиллесова пята его упрощенческого позитивистского подхода к естественным наукам. Именно по этой причине многие критики обвиняют «новый атеизм» в использовании «пустых аргументов, плавающих в океанах исторического невежества»[522]. Нетрудно догадаться, почему Докинз не принимает во внимание ни историю, ни современную историческую науку.

За последние два десятилетия научное понимание исторических взаимоотношений науки и религии претерпело революцию, сравнимую с той, которую произвело «Происхождение видов». Интенсивные исторические научные исследования показали, что распространенное представление о продолжающейся по сей день затяжной войне между церковью и наукой является викторианской пропагандой и полностью противоречит фактам[523]. Несомненно, случались отдельные конфликты, связанные, как правило, с институциональной политикой, личными взаимоотношениями (например, дело Галилея), или просто со взаимными недопониманиями. Но эти конфликты не являются чем-то типичным или основополагающим.

Докинз исповедует строго позитивистский подход к науке, предполагающий, что между наукой и религией существует неизбывная вражда. Чтобы продемонстрировать это, он вынужден принять «эссенциалистский» взгляд как на науку, так и на религию, согласно которому их сущность определяется базовыми верованиями или подходами. При этом тот факт, что идеи и подходы с течением времени меняются и что общество влияет на их формирование, не принимается во внимание[524]. Парадигма «войны» подразумевает, что термины «наука» и «религия» обозначают застывшие, раз и навсегда сложившиеся сущности, которые в своей основе не зависят от временного, территориального или культурного контекста. Однако в реальности дело обстоит не так. Отношения науки и религии обусловлены исторически, они неразрывно связаны с социальными и интеллектуальными особенностями различных эпох[525].