А раз научных подтверждений пока недостаточно, должны ли мы заключить, что имеется мем для веры в сами мемы?[461] Концепция мема умирает медленной смертью, двигаясь по кругу, поскольку себя она объясняет не больше, чем все остальное. Из-за потребности во все новых вспомогательных гипотезах концепция теряет свою правдоподобность. Это все равно что добавлять все новые и новые эпициклы к птолемеевой модели Солнечной системы. Изначально яркая, элегантная идея становится чрезвычайно громоздкой и с каждой новой вспомогательной гипотезой все больше теряет свой первоначальный блеск.
Некорректность аналогии между геном и мемом
Доводы Докинза в пользу существования мема основаны на предполагаемой аналогии между биологической и культурной эволюцией. А раз передача культурных феноменов и передача генов происходят похожим образом, то при помощи хорошо продуманных методов и понятий неодарвинизма можно объяснить обе эти эволюции.
Иными словами: для биологической эволюции необходим репликатор, который, как теперь известно, действительно существует. Это ген.
По аналогии: культурная эволюция также нуждается в репликаторе, в качестве которого предлагается мем.
Это смелое предположение, но верно ли оно? Действительно ли эта аналогия работает? И в чем заключаются надежные свидетельства в пользу существования мемов, которые бы заставили нас принять эту гипотетическую концепцию в качестве незаменимого и плодотворного объяснения культурного развития?
Как неоднократно было показано, рассуждения по аналогии являются существенным элементом научного метода[462]. Проведение аналогии между А и В часто становится отправной точкой новых исследований. Однако аналогия приводила и к научным тупикам, например, к уже давно отброшенным идеям «теплорода» и «флогистона». Как отмечает Марио Бунге, аналогиям свойственно вводить ученых в заблуждение[463]. Так является ли аналогия между геном и мемом, во-первых, истинной и, во-вторых, полезной на практике?
Сперва попробуем выяснить, основана ли эта аналогия на фактах. Выяснение границ применимости научной аналогии является важным аспектом научного метода. В «Слепом часовщике» Докинз красноречиво рассуждает о том, как стремление узнать, что же скрывается за той или иной аналогией, часто двигало науку вперед: «Некоторые из величайших научных достижений появились благодаря тому, что кто-то умный заметил сходство между уже известным предметом и чем-то пока еще плохо изученным. Главное – удерживать равновесие между излишней неразборчивостью в проведении параллелей, с одной стороны, и полной слепотой по отношению к продуктивным аналогиям – с другой»[464]. Аналогии не всегда сбивают с толку. Вопрос в том, как отличить плодотворные аналогии от тупиковых. Формулируя концепцию мема, Докинз раздумывал о потенциально значимой аналогии между биологической и культурной эволюцией, полагая, что за ними стоит один и тот же процесс или механизм. Он был не первым, кто высказал эту идею, но первым, кто сделал это настолько мастерски.
Мы видим, что аналогиями руководствовался еще Дарвин в «Происхождении видов». Он заметил сходство между разведением животных с целью получить у них определенные характеристики и тем, как подобные изменения происходят в природе. Идея «естественного отбора» была предложена им как природный механизм, схожий с «искусственным отбором» в животноводстве[465]. Эта аналогия оказалась в высшей степени плодотворной, однако, как показывает история науки, у подобных рассуждений есть существенные ограничения.
Помните «эфир»? Многим физикам XIX века звук и свет казались аналогичными явлениями: их поведение схоже, оба явления представляют собой волны, скорость и длина которых могут быть определены с высокой степенью точности. Ну а раз для распространения звука требуется среда (например, воздух или вода), то же самое должно быть верно и для света. Эту таинственную среду, которая должна служить проводником света и электромагнитного излучения, назвали «эфир».
Эксперимент Майкельсона – Морли в 1887 году был направлен на изучение свойств «светоносного эфира». В результате Альберт А. Майкельсон (1852–1931) и Эдвард У. Морли (1838–1923) пришли к выводу, что «эфир находится в состоянии покоя относительно поверхности земли»[466]. Из этого загадочного эксперимента можно было сделать несколько выводов, один из которых заключался в том, что никакого «светоносного эфира» вообще не существует и что аналогия со звуком зашла слишком далеко.
К 1920-м годам научный мир окончательно убедился в том, что свет – это не то же самое, что звук. При наличии очевидных сходств и параллелей чрезмерная увлеченность ими создала впечатление, что эти две различные сущности аналогичны. Хотя свет и звук действительно во многих отношениях ведут себя схожим образом, это абсолютно разные вещи. Свету не нужна среда, он передается и в вакууме.