«Бог» Докинза. От «Эгоистичного гена» к «Богу как иллюзии»

Самым важным из них было осознание того, что дарвинизм, похоже, не приспособлен для описания процесса культурного и интеллектуального развития. Исследуя «золотой век» атеизма (1789–1989 гг.) я был поражен тем, с какой целенаправленностью идеологи этого движения обращались к атеизму таких авторов, как Ксенофан (ок. 570 – ок. 475 гг. до н. э.) или Лукреций (ок. 99 – ок. 55 гг. до н. э.). Возрождение столь древних атеистических идей происходило не само по себе; эта деятельность проводилась для достижения определенной цели. Процесс носил ярко выраженный телеологический характер, был подчинен конкретным целям и намерениям, которые, согласно ортодоксальному дарвинизму, нельзя принимать во внимание при объяснении эволюции.

То же самое можно наблюдать и в одном из наиболее примечательных периодов истории западной культуры – Ренессансе. Начавшись в XIII веке, он пришел к своему расцвету на протяжении последующих двух столетий[446]. Распространяясь из Италии на север Европы, это движение вызывало значительные изменения везде, куда приходило. Его влияние было огромным. Например, благодаря ему готический стиль в архитектуре уступил место классическому, значительно изменив облик западноевропейских городов[447].

Почему это произошло? Чем можно объяснить столь радикальную творческую переориентации европейской культуры? Поскольку истоки и развитие Возрождения изучены хорошо, эта эпоха представляет собой идеальный и, более того, критически важный случай для применения меметической теории.

Согласно новаторской работе Пола О. Кристеллера (1905–1999) основой Ренессанса является критическое переосмысление культуры Древнего Рима (и в меньшей степени Греции, а точнее Афин)[448]. Вдохновленные остатками классической цивилизации Италии, теоретики Ренессанса выступали за восстановление богатого культурного наследия прошлого: изящной латыни Цицерона, красноречия классической риторики, великолепия архитектуры, философии Платона и Аристотеля, республиканских политических идеалов, легших в основу римского государственного устройства[449]. Писатели эпохи Возрождения намеренно и систематически применяли все эти принципы к их времени.

Эта увлекательная и сложная картина продолжает вдохновлять и новое поколение ученых, однако создает серьезные трудности для теории Докинза. Несмотря на то что происхождение, развитие и распространение гуманизма Ренессанса подчинялось неизбежному стечению исторических обстоятельств, оно было осознанным и спланированным. Как известно, дарвинизм подразумевает копирование инструкций (генотипа), а ламаркизм – копирование продукта инструкций (фенотипа). В применении к эпохе Возрождения похоже, что именно Ламарк, а не Дарвин, предложил наилучшее объяснение культурной эволюции.

В истории эпохи Возрождения – и, должен добавить, в большинстве других изученных мной интеллектуальных и культурных феноменов – наряду с мемами наблюдается и отчетливая интеллектуальная причинность человеческой воли, что заставляет нас использовать ламаркистское, а не неодарвинистское понимание этого процесса, разумеется, если допустить, что эволюционная биология имеет какое-то отношение к развитию культуры и к истории идей. Использование терминов «дарвинизм» и «ламаркизм» при описании культурного развития может ввести в заблуждение, поскольку предполагает наличие аналогии между природой и миром культуры, хотя ничего общего между ними, кроме самого факта изменений во времени, в реальности не существует.

Докинз, похоже, знает об этих проблемах. Рассмотрим его осторожные комментарии 1982 года:

«Мемы могут частично перемешиваться друг с другом недоступными для генов способами. Новые „мутации“ мемов могут быть не случайными, а „направленными“ по отношению к общему ходу эволюции. Вейсманизм не применим к мемам так строго, как к генам: тут возможны причинно-следственные связи „ламаркистского“ толка, направленные от фенотипа к репликатору, а не только в противоположном направлении. Всех этих несхожестей может показаться достаточно, чтобы счесть аналогию с генетическим естественным отбором бесполезной и даже решительно сбивающей с толку»[450].

Я думаю, это справедливое суждение. Если бы наблюдения заставили нас прийти к выводу, что культурная эволюция или развитие идей подчинены дарвинизму, дискуссию можно было бы заканчивать. И все же это представление неуместно. Хотя биологическая и культурная эволюция могут иметь точки соприкосновения, однако, по-видимому, они протекают совершенно по-разному.

Вопрос о том, можно ли применять биологические аналогии к культурной эволюции, остается спорным. В последнее время появились четыре точки зрения на этот счет, и еще предстоит посмотреть, как будет развиваться дискуссия в дальнейшем:

1. Культурную эволюцию лучше рассматривать как ламаркистский процесс[451].

2. Любая жизнеспособная теория культурной эволюции должна содержать ламаркистские элементы[452].