Блокада

Все же, после продолжительных дебатов, решили шкуру пока отложить. Вот и вся повесть о сером котенке. А вон под столом и шкура зверя. Все остальное сожрали и напились вдоску.

– И спирт достали?

– Да. Бас где-то спер, целый бидон. На твою долю почти два литра.

– А котенок вкусный?

– Объеденье! Как крольчатина, телятина, баранина – и вообще, как котлеты. Жаль, что ты не подоспел, а то бы тоже сподобился. Рано разбудил. Ведь мы спим до обеда. А теперь мне сразу жрать хочется. Странно: кажется, ко всему человек может привыкнуть, а вот к голоду – никак.

Дмитрий достал из кармана кусок хлеба (пайковый), по-блокадному, завернутый в тряпочку:

– Вот у нас есть и закуска. Выпьем для аппетита. Оба сначала выпили, а потом медленно сжевали хлеб. Саша удивлялся:

– И как это ты не съел по дороге? Это же подвиг. Спасибо, дружище. И чем тебя благодарить?

– А спиртиком.

– Ну, это же наше, общее. А впрочем, как теперь все говорят, после войны рассчитаемся.

– Напиши новое стихотворение серому котенку, съеденному, и посвяти его мне.

– Не смейся. Мне кажется, что конец серого котенка – это конец и мне как поэту. Настоящий поэт имеет право делать зло только самому себе, в чем, надо сказать, поэты всех времен и народов весьма преуспевали. Современники похитрее, но тоже хороши… Я забыл рассказать тебе самое главное: старушка ползала по всем этажам с призывным воплем: «Ва-ся! Васенька!» Мы все Чубука толкаем – откликнись, скотина! Старушка не знала, что котенка уж не Васей, а Митькой звали. Теперь у меня в животе все время что-то урчит-мурлычет: не то совесть, не то котенок… Как я рад, что ты пришел. Я тебя понимаю: трудно жить на два дома, если расстояние между ними – сто верст до небес, и все пехом.

На лестнице кто-то чертыхался тонким голосом, всхлипывая.

Это была Сара.

Как она стала кассиршей – никто не знал, кроме Баса, с которым она давно уже была, как сплетничали еще в мирное время, «в состоянии романа». О том же, в каком состоянии пребывал этот роман, – сам Бас помалкивал. За несколько дней до того, как сесть в вертящееся кресло, она призналась Басу:

– Он меня соблазнил.

– Кто? спросил Бас грозно.

– Да этот самый, как его, директор «Баррикады». Я сидела и смотрела на него, и думала: еврей или великий-непобедимый, си-речь русский народ? Он заметил мой взгляд, задумчивый и нежный, подошел и спрашивает: «Не знакомы ли вы с работой в аппарате советской торговли?» Я говорю: во-первых, я не знакома с вами, во-вторых – с этим аппаратом, в-третьих, я не прочь познакомиться с первым и со вторым.

– Кто ж кого соблазнил? – недоумевает Бас.

– Он же, а то кто? Он же мне предложил переселиться к нему жить. Я пообещала – когда-нибудь, через некоторое время. Мне – лишь бы пожрать, хоть несколько дней.

Потом кучерявого красавца, директора «Баррикады» взяли на фронт. Теперь новый директор сделал ревизию и нашел, к ужасу кассирши, что не единичные фальшивые талоны теряются в массе «правдешных», а наоборот: в массе «оригиналов» тонут «подлинники». Сара пришла предупредить:

– Меня снимают с работы, а вам всем я не советую пока появляться.

Она то всхлипывала, то шмыгала носом со знаменитой горбинкой. Саша накинул ей на плечи одеяло.

– Замерзла, бандитка? Смотри – даже глаза твои голубые посинели от холода. Ничего, будешь жить с нами, благо, что мы спим не раздеваясь, – как некий

Город спит, не раздеваясь,
Не снимая даже крыш…

Мы тебя за человека, то есть за женщину, не будем считать. Хочешь? Подавай заявление о приеме в нашу коммуну. И вот выпей стаканчик.

Выпив, Сара стала веселее. Ее матово светящееся, по-прежнему красивое лицо порозовело. Глядя на нее, Дмитрий думал: «Какое счастье для мужчин, что такие красавицы иногда не сознают всей силы и власти своей красоты».

– Я хочу выпить еще. Гидальго, – так она называла Дмитрия, – наполните, пожалуйста, бокал. Я хочу быть пьяной в дым… Кто это – в дым? Как печники и трубочисты. Плотники бывают пьяны в доску, стекольщики – вдребезги, попы – до положения риз, отсюда фамилия Ризположенский, сапожники, самые большие пьяницы, – в стельку и как сапожник, а мы, студенты, – как все эти работнички вселенной вместе взятые. Правильно я говорю, гидальго?

– Одного не пойму, донна Сара, как это ты не испугалась висельника?

– Ах, да! Я забыла. Я испугалась, потому и заплакала, а потом забыла. И почему не убираете?

– Если ты повесишься у нас, сразу уберем, – пообещал Саша. – А пока мы решили: пусть соберется этакая труппа из трупов – мы их вместе и отправим на тот свет.

– А разве они – это самое – еще не на том?

– Кто же знает, детка моя. Все там будем, как говорила моя мама, вечно недовольная советской властью…

25. Бытие

«…пойдите туда, купите нам оттуда хлеба,

чтобы нам жить и не умереть».

Из книги Бытия