Блокада

– Или незаслуженный Сеня оторвет вам отрывок из сюиты «Ходит Ваня по деревне», – предложил Саша. – И еще какой Ваня! Всероссийского значения Ваня! Или пусть Бас споет: «Я на свадьбу тебя приглашу, а на большее ты не рассчитывай».

Но больше всех была счастлива Сара. Она раскладывала конфеты на кровати, как пасьянс, делила их на часы, дни и… недели – хотелось бы ей, но уж недели, даже одной, никак не получалось.

– А я так нажрался, что даже сыт, – сказал Игорек и уснул.

Ему надо было хорошо поспать, потому что завтра, вооруженный конфетами, он пойдет разыскивать Ванятку.

Саша взял коптилку в свой угол и вслух читал дребезжащим голосом «Временник» Ивана Тимофеева: «Как видишь, живем в месте пустом, непроходимом и безводном, лишенном всякого телесного удовольствия». Думаю, что комментарии излишни, хотя они и написаны нашим профессором Араловым…

– А знаете, кого я встретила, когда выходила из тюрьмы? – вдруг спросила Сара. – Петрова, который Красноголовый. Он сам входил в НКВД, как домой. Чего бы там ему делать? И где он раньше пропадал?

При слове Петров, да еще Красноголовый, Саша вздрогнул и перестал читать.

Но разговор еще долго поддерживался, как горение коптилки. Последний общежитский разговор во тьме перед сном – перед тем, как кому-то уснуть вечным сном, уйти в вечную тьму.

– В-вот многие спрашивают, б-ыл ли Христос… Этак с-скоро начнут с-сомневаться, бы-ы-был ли Шекспир.

– Уже сомневаются, не сомневайся. А моя мама, вечно имевшая какие-то счеты с советской властью, говаривала: «такой хамлетской власти еще свет не видывал». Конечно, она в политике не разбиралась.

– А одна девочка говорила мне: «На мой взгляд, Саша порядочный хамлет». А был ли Христос – это, действительно, вопрос, и сложный.

– По-моему, начинать «Святого Евангелия чтения» нужно с Иоанна: символизм и красота стиля поразительные. После него многие места Библии, с которой мы познакомились лишь беглым огнем любопытных и насмешливых глаз, – те самые места, которые нам казались смешными, если не хуже, – станут величественнопонятней, пророчественней. И, наоборот, Апокалипсис не надо понимать буквально, иначе гипноз Апокалипсиса погубит мир. Зачем бороться за будущую прекрасную жизнь, если она невозможна, если в Откровении ясно предсказан конец мира? Апокалипсис – это предупреждение. Бог, если Он есть, а Он, кажется, есть, говорит: что, мол, такие-сякие, видели, к чему ваши войны приводят? Видели блокаду? Так вот, смотрите Мне. Стройте там свои коммунизмы или демократизмы. Я в это не вмешиваюсь, но не забывайтесь… А Христос? Скорее всего – Он был. Но это не так важно. Больше всего меня поражает нечеловеческое одиночество человека-Христа.

Молчание.

– Закончил, наконец? Еще один проповедник нашелся. И правда, с голода даже религиозным станешь… А я вот думаю, что бы еще сварганить, вроде мягкого и плавного налета. Не сидеть же нам сложа руки и ждать, когда

И музы ключ нам от квартиры
(Где хлеб лежит) принесут…

Или я сделаю вылазку на фронт. Эта игра воображения стоит свеч, хотя бы таких, что ставят над покойниками…

– Ну вот, мне опять начинают сниться какие-то продукты воображения – пищевой роскоши. Вот плывет селедка. Сейчас она смажет меня по губам хвостом…

Молчание.

– Совесть вдруг во мне заговорила матом. Кого мы оставили без соевых, целлюлозных, древесных и прочих видов конфет? Рабочих и служащих, членов профсоюзов.

– Нет, капиталистов. Нет, административной верхушки.

– Вот когда я начинаю понимать справедливость некоторых социалистических принципов: против кого бастовать – против себя? У кого воровать – у себя же? И так далее, в том же «само-бичевальческом» духе.

– Ерунда. Не у себя воровать, а у богатейшего и скупейшего государства, против него и бастовать, если оно, бюрократически-подхалимское, не считается с народом.

Молчание. Долгое молчание. Недалекие разрывы снарядов. Воющая дрожь фанеры в окнах.

– Звери мы, вот кто. Если бы не Сара и Игорек, я бы собрал сейчас все эти сладости жизни и отнес обратно. А еще в Библию нос суем. Зверь, видно, сидит в человеке не только во глубине душевных руд, скрытый гордым молчанием. Зачем так глубоко? Он – прямо под кожей. Даже на коже. Недаром же иногда волосы дыбом становятся. Сарочка ты моя, царица Савская, скажи что ни-будь. Только немного – тебе вредно.

– Мне так хочется дожить до конца жизни, особенно блокады, вот и все… А пока хочется спать, чего и вам желаю. И эту самую философию оставьте. Немецкая философия не спасла немцев от подлости почти общенационального размаха.

– Познание потустороннего, на мой взгляд, запретный плод, который человек вкушает последним. И если на том свете ничего нет – я хочу узнать об этом как можно позже, – сказал Саша.

– Живет же человек во сне! Я в мирное время даже иногда это самое… ну, целовалась кое с кем во сне. Так, может быть, и на том свете?

– Умер человек и живет не с нами, а снами, – быстро вставил Саша.