Близко к сердцу. Истории кардиохирурга

Промыв образовавшийся кратер физраствором, я принялся оценивать размеры бедствия. К счастью, углубление хотя и значимо нарушило архитектуру тканей, проникнув в то, что в учебниках анатомии называют фиброзным каркасом сердца, но заканчивалось слепо, гной не успел найти выхода в предсердия или желудочки и прорваться в кровь.

– Первая хорошая новость за последние минуты, – отметил перегнувшийся через ширму анестезиолог.

Это было действительно так, я уже примерно понял, как с помощью заплаты, выкроенной из перикарда больного, закрою патологическое углубление и восстановлю непрерывность фиброзного кольца, к которому мне нужно будет фиксировать протез. Но сначала предстояло многократно обработать полость абсцесса антисептиками.

Закрыть абсцесс заплатой – это так просто на видео операции, выложенных в сеть, а вот сейчас я, стяжок за стяжком, прошиваю рыхлые, прорезающиеся ткани фиброзного кольца, и время тянется, как жевательная резинка из моего детства.

– Ты какую жвачку в школе любил: кофейную или апельсиновую? – спрашиваю ассистента, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Что это за жвачки такие? – отвечает представитель нового поколения.

– Советские жвачки, других не было.

– Я родился в девяносто втором, Союза уже не было, – отвечает мой помощник и зевает вовремя натянуть нитку.

– Ты ниточку-то натягивай, она ведь есть! – шуточно строго говорю я. А может, я и отвлёк его специально, чтобы переключиться с неудовлетворённости своей медленной работой на кого-то другого. Психология хирурга в ране – отдельная история, требующая глубокого изучения.

Наконец, я завязываю последний узел и проверяю прочность конструкции. Кажется, мне удалось стянуть полость абсцесса и сверху, словно хорошей кровлей, закрыть его собственным перикардом. Тем не менее, потеряно сорок минут, а впереди ещё этап протезирования клапана, и я начинаю рычать на операционную медсестру и ассистентов, мне кажется, что все работают медленно.

– У хирурга всегда виноваты ассистенты, даже не думай переживать, – сказал коллега в самом начале карьеры, когда мне серьёзно досталось на операции.

– Я никогда не буду кричать на ассистентов и операционную медсестру, – сказал я себе тогда.

– Я тоже себе так говорил, и что? – всплывает в памяти наш профессор. – Думаешь, помогло? Хотя, ты прав, кричать ты действительно не будешь. Ты будешь орать, орать как резаный!

Надо признать, он оказался неправ. Конечно, несколько раз случалось, но всё-таки я научился контролировать свои эмоции и в крайнем случае начинаю бубнить, причитать, рычать, но не кричать и тем более не оскорблять коллег. Точнее, я уже был готов последовать традиции, как несколько раз съездил на стажировку в Европу, где искренне поразился выдержке местных кардиохирургов. Как бы ни складывалась ситуация за столом, я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них повысил голос.

Зашив аорту и запустив сердце, я с нетерпением ждал результатов чреспищеводного ЭхоКГ. Вдруг швы в области абсцесса прорезались и вдоль манжеты клапана образовалась огромная фистула? Это будет настоящая катастрофа. Но нет, можно выдыхать, специалист по ультразвуку поворачивает ко мне экран, демонстрируя результаты нашей работы.

– Всё в порядке, готовимся отключать искусственное кровообращение, – говорю я и понимаю, что у меня сел голос.

Мысли по дороге с работы: нехорошая примета