Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Грипп также помог итальянцам обрести нового влиятельного заступника в лице Копленда, который стал всемерно поддерживать реформы, которые до этого годами безрезультатно предлагали провести Стелла и другие представители интересов иммигрантов с правом слова, и объявил настоящую войну домовладельцам трущоб, поведя кампанию за повышение качества предлагаемого в публичный найм жилья. Кроме того, он настаивал на медицинском освидетельствовании иммигрантов перед отъездом с родины во избежание отказа им в виде на жительство по прибытии и сокрушался по поводу вынужденного низведения хороших фермеров до статуса «городских нищебродов, перебивающихся случайными заработками» в Америке. На следующий после эпидемии год законодательное собрание штата Нью-Йорк выделило Копленду $50 000 (почти миллион долларов в современном эквиваленте) на серьезное исследование «подавления и постановки под контроль гриппа и других респираторных заболеваний», и он продолжил производить всеохватные изменения в городской системе общественного здравоохранения – вплоть до организации на заводах и фабриках санитарно-просветительных лекций на итальянском и идише[173].

И первый в городе проект муниципального жилищного строительства для нуждающихся был в 1934 году запущен именно на Нижнем Ист-Сайде. Мэром Нью-Йорка к тому времени уже был Фьорелло Ла Гардиа, сын итальянских иммигрантов и бывший переводчик иммиграционного лагеря на острове Эллис в устье Гудзона, первая жена которого умерла от туберкулеза в возрасте 26 лет. «Снесем старое, возведем новое, – под таким девизом Ла Гардиа впервые презентовал этот свой проект публике в 1936 году. – Долой гнилые и затхлые крысиные норы. Долой хибары, долой болезни, долой западни без выхода при пожаре; дорогу солнцу, дорогу небу, дорогу заре нового дня!»

БОЛЕЗНЬ, ПРИНЕСЕННАЯ ЗЛЫМИ ВЕТРАМИ

Ахмад Кавам ас-Салтане[174] прибыл в Мешхед в январе 1918 года, проделав десятидневное путешествие через пустыню из Тегерана, вероятно, на конном дилижансе. Так и вижу, как он останавливается на Приветственной горе, с которой паломникам впервые открывается вид на мавзолей имама Резы с блистательным золотым куполом в лучах солнца… Надо полагать, он прекрасно сознавал, что ему предстоит геркулесов подвиг: его назначили главой города, погрузившегося в состояние полной анархии.

Мешхед в ту пору был единственным крупным городом северо-восточной персидской провинции Хорасан. Святыня и место паломничества мусульман-шиитов, которых ежегодно стекалось в город со всего шиитского мира не меньше, чем проживало в самом семидесятитысячном городе. Они приходили совершить намаз у гробницы имама Резы, восьмого из двенадцати непогрешимых имамов, почитаемых шиитами за преемников пророка Мухаммеда. Святыня святыней, но Мешхед одновременно являлся и центром выращивания шафрана и добычи бирюзы, изготовления изумительных персидских ковров ручной работы и важнейшим перевалочным пунктом на пересечении торговых путей из Британской Индии на запад и из Персии в Россию.

Правительство в расположенном за 900 километров Тегеране рычагами реальной власти над Мешхедом, по сути, не располагало, однако последствия политического и экономического кризиса, охватившего всю страну, не могли не ощущаться и в Мешхеде. Вот уже более полувека Персия являлась полем битвы за империалистические интересы или, если хотите, красочной декорацией, на фоне которой разворачивалась так называемая «Большая игра», а по сути – необъявленная война между Британией и Россией за контроль огромной территории между Каспийским и Аравийским морями, – и тегеранское правительство в такой ситуации к 1918 году настолько ослабло – и политически, и финансово, – что Персия де-факто превратилась в протекторат.