Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Трудно сказать, многим ли эффективнее народных средств были усилия доктора Ватсона, но через три недели испанский грипп схлынул. Однако после пары месяцев затишья, 7 января 1919 года, губернатор Янь снова телеграфировал Ватсону из Тайюаня, столицы провинции, о новой вспышке болезни в горах к северо-востоку от города. От Фэньчжоу до места назначения было сто с лишним километров пути горными тропами в северо-восточном направлении. Собрав команду опытных борцов с мором, Ватсон пустился в путь. На вьючных мулах они добрались до горной деревни Ванчиапин[117], где возобновилась эпидемия, за пять дней. Там, в горах, зимы холодные. Деревенек много, но одна мельче другой, в среднем по три-четыре больших семьи в каждой. Крестьяне поголовно заняты возделыванием земель вверх по склонам до самых вершин. Добравшись до эпицентра новой вспышки, Ватсон тут же выяснил, что никакая она не «новая», поскольку первая смерть от нее случилась почти за месяц до его прибытия, а именно 12 декабря. С тех пор болезнь успела распространиться еще на девять деревень, куда ее могли занести из Ванчиапина и навещавшие больных или посещавшие похороны умерших родственники, и местный китайский врач, который до прибытия Ватсона с помощниками и сам не дожил.

Осматривая дома, миссионеры наталкивались на такие артефакты, как ножницы над входными дверями, повешенные там, чтобы отпугнуть злых духов, «или, как знать, может, и в надежде покромсать их на части». В одной из пострадавших деревень двух только что переживших смерть родителей сирот взяла к себе в дом пара, решившая, что раз этих детей болезнь пощадила, то они и для них послужат оберегом. «Когда же эти дети заболели, сперва решили было отнести их в храм и оставить там умирать, – писал Ватсон, – но потом муж с женой сказали, они подобного не выдержат, поэтому детей укутали как смогли и положили на кан[118] в надежде на чудо, которого не случилось, и на следующий же день приемыши умерли».

Ватсон был не вполне уверен, новая это болезнь или та же, что и по осени. Он знал, что в том районе, где находится Ванчиапин, в октябре испанский грипп наблюдался, но в «умеренно тяжелой» форме, да и усугублялся он исключительно скученностью, поскольку родственники из нескольких соседних домов там собирались все в одном доме и спали вповалку на одном кане, чтобы сэкономить сухие стебли гаоляна (сорго), единственного их топлива. В данном же случае симптомы заставляли заподозрить вспышку другого и более страшного заболевания – легочной чумы. Хотя все три разновидности чумы вызываются одной и той же бактерией Yersinia pestis, проявляются они по-разному. Бубонная чума характеризуется давшими ей имя «бубонами» – болезненными набуханиями лимфатических узлов; септическая форма – суть общее заражение крови; легочная же сопровождается острым ознобом и кровохарканьем. При этом именно легочная форма чумы является не только самой смертоносной, но и самой заразной из трех, поскольку может передаваться еще и воздушно-капельным путем.

Первая смерть в Ванчиапине была зафиксирована 12 декабря, но Ватсон выяснил, что в другой деревне того же района еще 28 ноября умерла пожилая женщина, причем с явными симптомами испанского гриппа, включая обильное носовое кровотечение, а не легочной чумы. Согласно местной традиции, тело умершей десять дней пролежало во дворе в открытом гробу, чтобы прибывающие издалека родственники успели отдать покойной дань уважения. «И как раз с того двора, – писал Ватсон, – привез к себе домой в Ванчиапин вязанку дров первый заболевший, и было это прямо перед самым началом его болезни».

Так Ватсон и обнаружил прямую преемственность зимней эпидемии от осенней. Теперь у него были все основания предполагать, что он имеет дело то ли с новой волной, то ли с отголосками предыдущей волны все того же испанского гриппа, но Ватсон не спешил с окончательным диагнозом. Дальнейшее развитие декабрьской вспышки в Ванчиапине заставило его еще больше в этом усомниться по причине высочайшей заразности и столь же высочайшей летальности заболевания. Заражалось около 80 % контактировавших с кем-либо из заболевших, а выздоровевших до сих пор не было зафиксировано вовсе, – и это было намного характернее для легочной чумы, чем для предыдущей, осенней вспышки гриппа. Без аутопсии установить, какая из версий верна, возможным не представлялось, но Ватсон счел неблагоразумным посягать на останки местных. В эпоху Цин посмертное вскрытие было под строжайшим запретом, а консервативные китайцы Шаньси и теперь однозначно сочли бы подобное надругательство над телами своих ближних смертельным оскорблением. Ватсону же, напротив, хотелось войти в доверие к местным, чтобы они не противились введению карантинных мер, а с готовностью и пониманием их соблюдали.