Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Приграничное географическое расположение Шаньси и естественные укрепления по всему периметру ее рубежей делали оплот Янь Сишаня практически неуязвимым, и он, не особо опасаясь агрессии со стороны генерал-губернаторов соседних провинций, всю свою энергию направил на проведение амбициозных реформ в собственной. В 1917 году он запретил мужские косички, курение опиума и бинтование ног девочкам (в Шаньси, кстати, принято было их утягивать до самых колен, так что все женщины поголовно ковыляли с усохшими голенями, а не только стопами). Инициировал учреждение прогрессивных обществ содействия обеспечению соблюдения новых правил: «За свободу ног» и «За ранний подъем». Обучил и выпустил на улицы целые оравы малолетних шпионок за нарушителями, которые гонялись за ними с истошными криками: «Дурной человек, будь добр, опомнись!» Ни одна из реформ Янь Сишаня популярностью не пользовалась, но самыми ненавистными его землякам были попытки генерал-губернатора взять под контроль заболеваемость. Оспа и туберкулез в тех местах были просто эндемичными болезнями, на которые вовсе внимания не обращали, а чума, холера и брюшной тиф наведывались в Шаньси с регулярностью тайфунов в тропиках. Не считаясь с колоссальными потерями в живой силе, местные жители с потрясающей изворотливостью обходили все ловушки, расставляемые губернатором с целью посадить под карантин первых заболевших. «Мало кто готов был настолько поступиться сыновьей почтительностью, чтобы согласиться отречься от больных или умирающих старших родственников», – писал его биограф[112]. Так ведь «сыновья почтительность», безоговорочное уважение к родителям и старшим – главный столп конфуцианской этики. Как можно отдать отца или мать в руки врачей или посадить их на карантин?

В борьбе с народным сопротивлением новому Янь опирался на массированную подмогу американских миссионеров, среди которых, между прочим, были и единственные медики в западном понимании, оказывавшие помощь населению Шаньси. Миссионеров, правда, повырезали на рубеже XIX и XX веков в ходе массового восстания против западного и японского влияния, получившего название «Боксерского» (в кавычках, потому что традиционное китайское искусство рукопашного боя, которому были обучены члены тайных обществ повстанцев, к боксу имеет самое отдаленное отношение)[113]. С тех пор нашлось крайне мало храбрецов, отважившихся прибыть в Китай на смену жертвам бунта. Янь восхищался ими – людьми наподобие Перси Ватсона, возглавлявшего американскую больницу в Фэньчжоу (современный округ Фэньян), и «доктора Уилла», как все называли Уиллоби Хемингуэя[114], дядю писателя Эрнеста. При первых признаках новой эпидемии эти подвижники седлали мулов и отправлялись в самые порой удаленные и труднодоступные места, откуда стали приходить сообщения о вспышке заболевания, и там пускали в ход все свои познания в области современной санитарной гигиены, обеспечивая принятие должных карантинных мер и лично следя за тем, чтобы умерших сразу же кремировали.

Так же они поступили и в октябре 1918 года, когда в Шаньси пришел испанский грипп. При этом губернатор Янь предоставил в их полное распоряжение все силы полиции провинции. «Вымирали целыми семьями, – писал позже Ватсон. – Ни одна семья, в которую проникла болезнь, не избежала смертности на уровне ниже 80 % или даже 90 %, при этом выживали в основном малолетние дети». Ниже он добавил, что «по консервативной оценке, во всей провинции не наберется и двадцати китайцев, которые не верили бы в то, что прежние китайские врачи их от этой болезни смогли бы исцелить»[115]. Возможно, Ватсон и преувеличивал, но комментарий впечатляет, если учесть, что численность населения Шаньси составляла тогда около 11 млн человек. Ну а простой народ реагировал на эпидемию старым и проверенным способом: «Они вынесли из храма чуть к северу от нашего двора дракона, которого почитают божеством, и с превеликими шумом, криками и барабанным боем прошли процессией от дома к дому в надежде, что дракон через производимый ими шум изгонит из города эту чертовщину», – сообщал другой миссионер[116].