Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Мы уже видели, что острая фаза заболевания сопровождалась ярко выраженными симптомами тревожного расстройства психики, доводившего кое-кого и до самоубийств в горячечном бреду. Но и часть из тех, кому посчастливилось оправиться от острой фазы заболевания, оказывались погруженными в безысходную тоску и отчаяние. В какой мере эта волна «черной меланхолии» была обусловлена перенесенным гриппом, а в какой – пережитыми тяготами военного времени? Вопрос сложный. С одной стороны, грипп вполне мог оказывать прямое влияние на мозговую деятельность, вызывая эндогенную депрессию, а с другой – депрессивное состояние часто является естественной реакцией человеческой психики на лишения и социальные потрясения. Как отделить одно от другого? Ответ на этот вопрос нам снова может подсказать опыт нейтральной Норвегии.

Норвежский эпидемиолог Свен-Эрик Мамелунн[355] поднял у себя на родине архивы психиатрических лечебниц за 1872–1929 годы и обнаружил, что до пандемии случаи госпитализации с психическими расстройствами вследствие гриппа были единичными. А вот после испанского гриппа в 1919–1925 годах шесть лет подряд число госпитализированных по психиатрическим показаниям с гриппом в анамнезе стабильно превышало средний показатель «спокойных» лет в семь раз. Поскольку распределение этих пациентов по точным диагнозам нам неизвестно, мы не можем задним числом утверждать, что психические расстройства были обусловлены перенесенным гриппом, а потому все последующие выводы из этой статистической картины носят чисто гипотетический характер. После такой оговорки Мамелунн, однако, берет на себя смелость предположить, что основную массу поступивших в лечебницы за те шесть лет составляли пациенты с поствирусной астенией или синдромом хронической усталости в современном понимании. Также он полагает, что зафиксированные случаи – лишь верхушка айсберга, поскольку в те годы не очень-то и принято было обращаться к психиатру по таким «пустякам», как меланхолия и подавленное настроение.

В этой связи любопытно отметить, что один знаменитый норвежец депрессии на этот раз явно избежал и в меланхолию после гриппа не впал. Речь идет об Эдварде Мунке. Вроде бы такое невезение выпало на долю этого художника – вторично попасть под каток пандемии тяжелейшего гриппа, но! Прежде всего, прямых доказательств того, что Мунк в молодости действительно перенес русский грипп, у нас не имеется, а есть лишь умозрительная догадка, что не стал бы здоровый человек рисовать таких картин, как «Крик». И, напротив, испанским гриппом художник переболел однозначно и на стадии выздоровления разродился серией автопортретов, один из которых так и называется «Автопортрет после испанского гриппа». На нем художник изобразил себя худым как смерть, с пожелтевшим лицом, вяло ссутулившимся в кресле подле неприбранной постели. Кое-кто предполагал, что на этих картинах явственно прослеживаются все признаки поствирусной эндогенной депрессии, однако с этим в корне не согласна Сью Придо[356], автор жизнеописания Мунка. Он был по самой своей природе меланхоликом, говорит она, но как раз таки после гриппа у него наступил период высокого творческого подъема. Не менее четырнадцати важнейших работ Мунка датированы 1919 годом, и все они потрясают своим оптимизмом и прославлением торжества живой природы. «Краски прозрачны, рука тверда, зрение не замутнено, и мощи не убыло», – пишет Придо[357].

Мы не знаем, сколько людей по всему миру страдало депрессией после испанского гриппа, но норвежский всплеск едва ли был уникальным явлением. На поствирусный синдром, к примеру, списывали страшнейший в XX веке голод, разразившийся в Танзании из-за того, что и без того истощенное гриппом население массово погрузилось в патологическую сонливость и не нашло в себе сил собраться и заняться земледелием с приходом сезона дождей на исходе 1918 года. И последовавший «голод на одних кормах[358]» затянулся на два года.

Симптомы психических расстройств зачастую носили преходящий характер. В 1919 году, например, в Бостонскую психиатрическую больницу поступило около двухсот «оправившихся» от гриппа с навязчивым бредом и/или галлюцинациями. Примерно трети из них поставили диагноз dementia praecox[359], как в те годы называли шизофрению. Психопатология эта считалась неизлечимой в силу необратимости вызывающих ее возрастных изменений в головном мозге, однако за пять лет большинство госпитализированных полностью выздоровело. Проанализировав течение болезни у этих пациентов Бостонской клиники, психиатр Карл Меннингер[360] заключил, что нужно дать какое-то иное название этому ранее не описанному диагнозу, чтобы не ставить раньше времени крест на страдающих этим «острым, обратимым шизофреническим синдромом, возникшим после гриппа»[361].