Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Итак, Нонтетха, женщина за сорок, вдова и мать десяти детей, переболев испанкой, обрела «дар пророчества». Жила она в типовом поселке Хулиле, на землях, некогда принадлежавших ее предкам. На протяжении всего XIX столетия коса воевали с колонизаторами – сначала с бурами, потом все больше с англичанами, – и одержали, между прочим, немало славных побед, за которые теперь и расплачивались дорогой ценой, после того как потерпели-таки в конечном итоге поражение от противника, располагавшего в отличие от них огнестрельным оружием[370]. «Земельным актом» 1913 года белый парламент Южноафриканского союза отвел коренному населению под проживание и землепользование смехотворные 7,3 % территории страны. Так племена банту оказались загнанными в тесные резервации. Этническим коса достались две исконные территории компактного проживания – «бантустаны» Сискей и Транскей (к югу и к северу от реки Кей соответственно), и у многих родоплеменных общин коса быстро возникли проблемы из-за того, что отведенных земель оказалось недостаточно для того, чтобы с них прокормиться традиционным натуральным хозяйством. Мужчины вынуждены были отправляться на поиск заработков, а женщины по 6–9 месяцев в году проводили одни и следили за домом и детьми. Бунгу Нквенкве, муж Нонтетхи, сначала работал на алмазных шахтах в Кимберли, а потом грузчиком в порту Салданья, к северо-западу от Кейптауна, где и умер или погиб при невыясненных обстоятельствах.

Будучи безграмотной, Нонтетха, однако, внушала сородичам уважение и слыла лучшей иквеле, то есть знахаркой-травницей. Помимо траволечения иквеле традиционно играли роль толковательниц событий, прежде всего бедствий, а их за минувшее столетие на долю местных коса выпало великое множество. Войны, голод и даже нашествия саранчи с завидной регулярностью опустошали Сискей, – и память о многих из этих событий была жива в народе. Ближе к концу 1918 года бантустан изнемогал от жестокой засухи, и тут на голову коса обрушилась еще и умбатхалала, прибывшая по железной дороге вместе с мужьями, в ужасе бежавшими с объятых мором алмазных копей. В племени Нонтетхи от гриппа умерло около 10 % коса (более 10 000 человек). Потери были практически в каждой семье (Нонтетха также одного ребенка недосчиталась).

Свидетели рассказывали, что тела умерших так и оставались лежать там, где их скосила болезнь, – кто в буше, кто вдоль дорог. На земли коса опустилась мрачная тишина. Из миссии сообщали: «Скотина, овцы и козы разбредаются кто куда без присмотра, и даже столь нужного сейчас молока некому надоить у очумевших без дойки коров». Из-за множества больных посадки и сбор урожая забросили, и последствия болезни усугубились голодом. В таких условиях рассказам знахарки Нонтетхи о пригрезившемся люди внимали чутко. Кое-кто, конечно, посмеивался, но большинство воспринимало сказанное ею предельно серьезно. «Поймите уже, что люди коса великий смысл видят во снах, – писал местный поэт Джеймс Джолобе[371] в стихотворении 1959 года «Ингкавуле». – Сны – средство связи из этого мира с миром, идущим на смену ему». Единожды послушав ее, люди приходили к ней вновь и вновь. Так Нонтетха обрела всевозрастающую массу последователей, а следом и славу пророчицы.

Проповедовала она на улице, в белом облачении и белой повязке на голове, с умнкави – черным посохом – символом матриархата в руке. Для коса белый цвет – символ исцеления и преображения; для христиан – символ чистоты; вот Нонтетха и призывала к исцелению и преображению через чистоту, складывая свои проповеди из причудливого сочетания библейских аллюзий и мотивов традиционных поверий народа коса. Виденное ею в откровении шишковатое дерево, к примеру, у коса находит одно им всем известное применение: кормящие матери обрабатывают его соком соски́, чтобы ребенок охотнее брал грудь. Соответственно, Библия на ветви шишковатого дерева, пригрезившаяся Нонтетхе, – символ необходимости заново привадить отпавших от Бога людей к материнской груди веры. Также она всегда сочетала предметы традиционной и западной одежды и, хотя сама ни к какой церкви не принадлежала, всех своих детей крестила в методистов и питала к ним огромное уважение уже за одно то, что они открыли при миссии школу и дают детям коса образование.