Битвы орлов

Город изнемогал от голода, болезней и неизвестности. Самые ловкие гонцы, пытавшиеся ночью пробраться в Сарагосу тайными тропами, натыкались на французских часовых. Свежее мясо и овощи закончились, остались лишь треска и солонина; за щуплую курицу на рынке просили пять пиастров, а раньше баран стоил четыре. Вина, масла и зерна хватило бы еще на полгода, но все мельницы на Эбро находились в руках французов, зерно нельзя было обратить в муку, приходилось перетирать его между камнями. Гром взрывов сливался с треском крыш, ломаемых бомбами, гудением пожаров, набатом на всех колокольнях, свистом ядер, снарядов и картечи, звоном стекла, стуком падающей черепицы — весь этот шум, утроенный эхом, наводил ужас на осажденных. Спасаясь от бомбардировок, жители укрывались в погребах, где спертый влажный воздух быстро становился заразным, на улицах же было нечем дышать от дыма, пыли и вони. Четырнадцатого февраля целый отряд из пятидесяти швейцарцев "асулехос"[61] во главе с офицером, державший оборону в предместье, перешел с оружием и пожитками на сторону французов.

Виселицы на Косо больше не пугали. Туманным утром к французским пикетам у замка Альхаферия вышли около сотни крестьян — мужчин, женщин, детей, — умолявших лучше убить их, чем заставлять вернуться в город. Офицер велел отвести их к Ланну.

— Вы просите меня о милости, но вы ее не заслужили, — сказал им маршал, сурово сдвинув брови.

Понурив головы, крестьяне слушали переводчика: именно их ослиное упрямство заставило пролиться столько крови, тогда как они могли безбедно жить под милостивой рукой короля Жозефа Наполеона! Что хорошего они видели от своих алчных, трусливых, бездарных королей, погрязших в интригах и разврате? Их роскошь и великолепие — обратная сторона ваших нищеты и бесправия! Малейшая прихоть временщика перевесит в суде любой закон. А Церковь, Инквизиция, монахи, жирующие за ваш счет, удерживая вас во мраке невежества? Французы принесли вам свет истинной свободы, основанной на едином для всех законе, простом и понятном. Никакой барщины, никаких поборов! Право собственности для каждого! Не платить Церкви за рождение и смерть, ведь это происходит без ее содействия! Никто не принудит вас вступить в брак или отказаться от него! Вот какая жизнь вас ожидает, а вы готовы отдать ее за Фердинанда, чтобы вернуть всё, как было?!

Явился караул, вызванный адъютантом; испанцы обнялись, прощаясь друг с другом перед смертью.

— Уведите, накормите, напоите, потом дайте каждому по два франка и по два хлеба и отправьте обратно в Сарагосу, — отрывисто произнес Ланн. — Пусть знают, что провианта у нас вдоволь, и пусть помнят мою щедрость.

***

Кирка, с шорохом вгрызавшаяся в землю, звонко стукнулась обо что-то хрупкое, послышался шелест рассыпающихся монет.

— На, передай капитану, пусть порадуется.

Минер, не оборачиваясь, передвинул назад мешок с землей, поверх которой лежали кругляши, блестевшие в тусклом свете коптилки.

Клады они находили уже не раз, роя подземные ходы на глубине двадцать футов. Век за веком, напасть за напастью люди прятали от врагов самое ценное (как им тогда казалось), а вернуться за ним было некому. Капитан Верон-Ревиль существенно обогатил свою коллекцию монет и медалей редчайшими экземплярами римской, арабской, даже карфагенской чеканки, минеры же равнодушно сгребали в сторону золото, бронзу и серебро: малейшая ошибка — и они будут здесь похоронены вместе с древними горшками, набитыми бесполезными сокровищами. Старое русло Эбро, которое они откопали, устлано галькой — попробуй-ка ворочать ее бесшумно! А цемент в древней римской стене чертовски твердый…

— Тсс!

Передний минер замер и предостерегающе поднял руку. С той стороны стены раздавались голоса. Французы всегда остерегались шума во время работ, но испанцы не унижались до шепота: они ведь на своей земле.

Послышался звук кирки о каменную кладку: испанские минеры пробивали ту же стену с другой стороны. Француз сглотнул слюну и подобрался, крепче сжав в руке свой инструмент; товарищи встали за его спиной; все неотрывно смотрели на выщербленную стену, начинавшую дрожать. Еще чуть-чуть… ну… Разом! Проломив одним ударом дыру, французы бросились головой вперед, сбив с ног опешивших испанцев.

В погребе было темно, как в печи; удары направляли на слух, под каменными сводами метались крики на разных языках. Железо звякнуло о глиняный горшок, под ногами захрустели черепки, но еще раньше колени обдало холодной влагой. Плеск, стук, снова плеск! Огромные невидимые кувшины, разбитые вслепую кирками и саблями, извергали из своего чрева целые потоки вина и оливкового масла, заливавшие упавших. Вопли, стоны, бульканье постепенно смолкли, сменившись тяжелым дыханием. Чиркнуло кресало в чьих-то руках, отсветы коптилки заплясали на стене. Почти по пояс в темной жиже, французы побрели к выходу из погреба, спотыкаясь о трупы; они потеряли только двоих.

***