Битвы орлов

Сержу Волконскому было невмоготу слушать комплименты Нарышкиной, ведь эти розы ранили своими шипами императрицу. Все кавалергарды (по меньшей мере, близкие товарищи Волконского) были влюблены в Елизавету Алексеевну и сочувствовали ей. Нынешним летом они раз поплыли в лодках к Каменноостровскому дворцу играть ей серенаду, а потом едва унесли ноги, укрывшись в устье мелкой Черной речки, когда за ними погнался двенадцативесельный катер. Неверность государя воспринималась ими как личная обида, нежизнеспособность детей, рожденных от него Нарышкиной, — как кара Божья. Подобострастие людей всякого звания перед императором единственно из искательства и преклонения перед короной казалось им достойным презрения и принижало в их глазах самого Александра. В свободные от службы дни Серж, Поль Лопухин и Мишель Лунин, взяв друг друг друга под руку, отправлялись гулять по "малому кругу", где в погожие дни толпами прохаживались желающие узреть государя, и весело шагали посреди улицы, всем своим видом показывая, что делают это единственно ради своего развлечения и удовольствия, так что Александр, завидев их, отворачивался или велел вознице ехать другою дорогой. Как далеко ему до Наполеона! Тот любит почести и славу, но никто не дерзнет утверждать, что он их не заслужил. Екатерина Павловна и вдовствующая императрица злорадствуют по поводу недавних неудач Бонапарта в Испании, о которых сюда доходят неясные слухи, но кампания еще не окончена. Александр это знает и остерегается ликовать вместе с ними. Если король и королева явились сюда в надежде вовлечь его в новый союз против своего врага, они понапрасну тратят время. Сама природа как будто дает им это понять: с начала года стоят жестокие морозы, какой-то шутник сострил, что в Петербурге вымораживают прусаков точно таким же способом, как в крестьянских избах.

***

"Мысленно обнимаю Вас и прошу верить, что и в жизни, и в смерти я Ваш преданный друг, — читал Александр прощальное письмо королевы Луизы. — Всё было великолепно в Петербурге, только я слишком редко видела вас".

Серж Волконский не стоял в карауле, когда пруссаки уезжали, — он сидел на гауптвахте. В разгар праздничных гуляний кавалергарды отправились на Крестовский и, разбившись на два отряда, захватили господствующие высоты — катальные горы. Как только какая-нибудь немка собиралась усесться на салазки, один из шалунов выбивал их ногой, и даме приходилось съезжать вниз на собственном гузне. Немцы подали жалобу, генерал-губернатор Балашов, прежде начальствовавший над полицией, почему-то вызвал к себе на допрос именно Волконского. Поручик не стал запираться и признал свою вину, однако объявить товарищей отказался наотрез и отдувался за всех один.

ПОРТСМУТ

Полуприкрыв глаза, Дельфино проводил смычком по струнам виолончели, а капитан Рожнов настраивал по ней свою брачу на октаву выше. Лейтенант Платер терпеливо ждал, пока они закончат, Ронко канифолил смычок. Сегодня в кают-кампании "Твердого" опять будет звучать Гайдн, игранный уже много раз, но офицеры, изнывающие от бездейственной службы, рады и этому: квартет неизменно срывает аплодисменты, что и неудивительно, ведь итальянец Дельфино прежде был камер-музыкантом придворного оркестра в Петербурге, а Ронко примкнул к эскадре в Лиссабоне с намерением попасть вместе с нею в Россию и там прославиться своим искусством. Впрочем, завтра экипажу предстоит совершенно новое развлечение: мичманы и гардемарины составили театр и репетируют сразу несколько пьес. Все женские роли достались барону Левендалю: ему всего восемнадцать лет, хорош, как куколка; когда он вышел вчера на палубу в платье, одолженном у жены одного из офицеров (сама она в спектакле играть не могла, потому что, будучи англичанкой, не знала по-русски), капитан "Ярослава" обернулся ему вслед и спросил, кто эта дама.

Третий раз подряд моряки из эскадры адмирала Сенявина встречали Новый год за границей, но 1809-й выдался самым скучным. Офицеры и матросы, привыкшие к ежедневному труду, маялись от вынужденного безделья и однообразия, к тому же английский климат был весьма нездоров, влажный холод пробирал до костей, особенно по ночам, а теплого платья ни у кого не было: в чем вышли из Петербурга, направляясь к теплым турецким берегам, в том и оставались. Очень часто с серого неба срывался снег, на какое-то время укутывая берега, доки, причалы; моряки смотрели на него с кораблей, вспоминая о милом отечестве. Каким счастьем было бы сейчас проводить праздники в кругу родных и друзей!