Битвы орлов

Конечно же, он напомнил об этом переходе, когда солдаты отказались идти вперед. Даже гвардия! Наполеон никак этого не ожидал. Они посмели критиковать его решение! Решение своего императора! Понятное дело, им хотелось остаться на зимних квартирах в монастырях с большими погребами, "смеяться, пить и вновь смеяться, и вместе петь и снова пить"! Но они прибыли сюда не для того, чтобы распевать веселые песни. Испанские войска разгромлены, но не уничтожены, англичане выползли из своей португальской норы, чтобы поддержать союзников, — раздавить эту гадину раз и навсегда! Однако солдаты отнюдь не пылали воодушевлением, офицерам и генералам не удалось сдвинуть их с места. Здесь, на продуваемом ледяными ветрами хребте Сьерры-де-Гуадаррамы, Наполеон впервые почувствовал холодные пальцы страха на собственном хребте: он может получить удар в спину. И всё же он снял шубу, подаренную императором Александром, и надел свой серый редингот поверх мундира конно-егерского гвардейского полка. Он сам поведет их.

Обледеневшая тропа змеилась над кручами с бородавками колючих кустов; лошадей вели в поводу, орудия тащили на себе, подталкивая сзади. Солдаты построились по трое, взявшись за руки, и продвигались боком; император шел впереди между Дюроком и Ланном.

Дорога повернула на спуск, и через пару часов заметно потеплело. Внизу показалась долина с рыжей щетиной деревьев, поверх которых стелились облака. Метель превратилась в ливень, снежное месиво под ногами — в жидкую грязь. Потоки бурой воды низвергались водопадами, унося с собой кусты и ветки, пробивая промоины в тропе; через нежданно появившиеся ручьи нужно было прыгать поодиночке. Блеклое размытое солнце неудержимо спускалось за обсыпанную снегом вершину, грозя оставить армию в ловушке — бороться впотьмах с коварной стихией. Однако дозорные, высланные вперед, радостно кричали, размахивая руками: сквозь пелену холодного тумана проглядывало скопище лачуг из грубого камня, крытых сланцем или соломой, — Эль-Эспинар.

ПЕТЕРБУРГ

Посреди рождественских морозов неожиданно сделалась оттепель — видно, Господь узрел с горних высей шеренги гвардейских полков, выстроившихся еще затемно по обеим сторонам улиц от Зимнего дворца до Калинкина моста через Фонтанку. Когда развиднелось, к заставе, недавно заново выкрашенной белой, черной и оранжевой красками, проскакали государь с братом Константином в сопровождении множества генералов в парадных мундирах и нескольких иностранных посланников, из которых один Коленкур был в обычном сюртуке и круглой шляпе. Улицы были пустынны, полиция не пропускала ни пеших, ни тем более экипажи; зеваки толпились на тротуарах за спинами гвардейцев, чтобы посмотреть, кто поедет.

Около девяти часов к заставе подкатила раззолоченная карета в восемь стекол, в которой сидела королева Луиза в нарядном платье. Ее супруг взгромоздился верхом, и торжественный поезд совершил въезд в столицу под гром полковой музыки, пушечную пальбу, крики "ура!" и колокольный звон.

Королева смотрела в окно и улыбалась: она ведь здесь именно для этого — быть красивой, улыбаться мужчинам, держащим в своих руках бразды и сабли. Все поют дифирамбы ее красоте, однако ей так и не удалось превратить эту красоту в грозное оружие. Увы, Луиза Прусская — не Жанна д’Арк. Она разъезжала верхом перед войсками, нарядившись в военный мундир, — что толку? Солдаты, приветствовавшие ее восторженными криками, бежали от французов под Йеной. Фридриху пришлось уехать, предоставив ей с детьми спасаться одной. Только Фриц, старший, понимал, что происходит: ему как раз исполнилось одиннадцать. Вилли и Лотта были уже достаточно разумны, чтобы не капризничать, но пятилетний Карл и маленькая Александрина не выдерживали долгих переходов, вынуждая мать останавливаться в каждом городе: Ауэрштедте, Веймаре, Бланкенхайне… В Кёнигсберг она приехала больной, пылая от жара, с мучительной головной болью, не дававшей уснуть. Наполеон со своей армией был уже на подходе. Добрый доктор Гуфеланд предложил остаться с королевой в Кёнигсберге, отправив детей дальше, она отказалась: лучше умереть, чем отдать себя во власть этого человека. Три дня они ехали через Куршскую косу, в метель, по засыпанным снегом дюнам, ночевали где придется. Луиза плохо помнит, как попала в Мемель. Но там ей вдруг стало лучше, даже доктор был удивлен. Встревоженное лицо Фридриха просветлело, когда она назвала его по имени: ей сказали, что она никого не узнавала и бредила.