Битвы орлов

В начале февраля, когда все мысли были только о скором отъезде на родину с наступлением весны, в Портсмут пришло известие о поражении англичан при Ла-Корунье и гибели генерала Мура: вражеское ядро ударило его в левый бок, переломав все ребра и порвав легкие. Вечером полковник Грэм с горсткой адъютантов похоронили его на крепостном валу. Силы были равны, шотландские горцы сражались как львы, заставив французов податься назад после кровопролитного штыкового боя, но отступление английской пехоты свело все жертвы на нет; ночью британцы погрузились в шлюпки и направились к своим кораблям, стоявшим на рейде; небольшой испанский гарнизон храбро прикрывал погрузку на фрегаты и линейные корабли, которые тоже вели огонь, держа французов на расстоянии, и всё же маршалу Сульту, прозванному англичанами "герцог Божья кара", удалось захватить сорок четыре орудия, двадцать тысяч мушкетов, обоз, казну и почти шесть тысяч пленных. Мечты о возвращении развеялись, как туман над Ла-Маншем; похоже, что весной постылый Портсмут покинуть не удастся…

ПАРИЖ

— Вы вор, трус, бесчестный человек; вы не веруете в Бога; во всю свою жизнь вы никогда не исполняли своих обязанностей, вы всех обманывали, всех предавали; для вас нет ничего святого, вы отца родного продадите! Я осыпал вас благодеяниями, а вы способны на что угодно мне во вред!

Выпалив эту тираду, Наполеон остановился, чтобы перевести дух. Талейран стоял перед ним, прикрыв веки, но не склонив головы; вся эта гневная филиппика как будто относилась не к нему. Ах, так?

— Вот уже десять месяцев вы бесстыдно заявляете всем подряд — потому что вы себе вообразили, будто мои дела в Испании идут плохо, — что вы всегда порицали мою затею относительно этого королевства, а ведь это вы первый подали мне идею и упорно подталкивали меня к ее осуществлению!

Архиканцлер Империи Камбасерес словно очнулся, в его круглых глазах, спрятанных под навесом из бровей, мелькнула искра понимания. Так вот кто всему виной! Камбасерес был резко против вторжения в Испанию, и потому Наполеон не посвящал его в планы своих военных операций, однако вынуждал защищать их с трибуны Сената, обвиняя Англию в покушении на общие интересы Парижа и Мадрида, и герцог Пармский заявлял во всеуслышание, что война в Испании справедлива и необходима! Он бросил взгляд на Талейрана, и это не укрылось от Наполеона. Один союзник у него уже есть, и как привлечь второго, он тоже знает.

— А этот несчастный человек — кто сообщил мне о том, где он живет? Кто побудил меня прибегнуть к суровости? Вы непричастны к смерти герцога Энгьенского! Вы что, забыли, что сами советовали мне его расстрелять, письменно?

Старик Лебрен пожевал губами — проглотил наживку! Он и во время Революции выступал за амнистию для эмигрантов и против гонений на роялистов; Талейрана он всегда терпеть не мог, а тот насмешничал, называя архиказначея "крестьянином в сабо, приговоренным к туфлям". Теперь Фуше: он как никто другой осведомлен о том, какой западней обернулась война в Испании, — в Бордо вспыхнули волнения, народ недоволен воинской повинностью, солдаты не желают воевать даром, а жалованье задерживают…

— Может, вы и к войне в Испании отношения не имеете? Не вы ли мне советовали возобновить политику Людовика XIV? Вы что, забыли, что выступали посредником во всех переговорах, которые привели к нынешней войне? Что вы задумали? Чего вы хотите? На что надеетесь? Ну, говорите!

Наполеон выкрикнул эти слова с непритворной злобой, его в самом деле трясло. Тяжелый переход в Асторгу оказался напрасным: англичанам вновь удалось ускользнуть; депеши от министров говорили ему, что войны с Австрией не избежать, и тут, как гром среди ясного неба, — гонец от Евгения де Богарне с перехваченным письмом. Письмо предназначалось Мюрату, сидевшему на своем маленьком троне в Милане; Талейран и Фуше приглашали его занять другой престол — повыше, поскольку император, судя по всему, не вернется из Испании живым! Оставив в Асторге Нея, Наполеон тайно выехал в Вальядолид, дождался гонца от Сульта с известием о разгроме английского экспедиционного корпуса и стрелой полетел в Париж. Двадцать восьмого января он был уже в Тюильри, где его явно не ожидали увидеть так скоро — если вообще ожидали увидеть! Лицо Фуше — непроницаемая маска, его впалые щеки не порозовели, пергаментный лоб сух… Впрочем, может статься, что он действительно ни при чем, это всё Талейран.

— Вы заслуживаете, чтобы я разбил вас вдребезги, и это в моей власти, но я слишком презираю вас, чтобы мараться! Вы дерьмо в шелковых чулках!