Битвы орлов

Капитан Козетульский принялся строить эскадрон в колонну, по четыре в ряд, botte a botte[54], отправив взвод Неголевского на разведку. Рота Дзевановского, рота Красинского… Наполеон смотрел, как взвод за взводом занимают свои места; Монбрён и Сегюр выехали вперед и встали рядом с Козетульским.

— Naprzod, psiekrwie! Cezarz patrzy! — выкрикнул капитан, вытащив из ножен саблю. — Au trot! Marche![55]

Картечь летела плотным визжащим роем; оставшиеся без седоков лошади вертелись на месте, мешая другим, одна билась на земле в предсмертных судорогах. "Вперед!" — кричал Козетульский, ругаясь на чём свет стоит. Новый залп, но из порохового дыма вылетел взвод Кржижановского, перешедший в галоп. Пятьдесят саженей до батареи, двадцать — и вот уже сабли рубят артиллеристов… Бросив орудия, испанская пехота помчалась ко второй батарее, выше по склону. Залп! Раскинувшись веером, свинцовые пули помчались навстречу живому телу. Под Козетульским убило лошадь, он кубарем скатился на землю, ударившись о камни. Кто это лежит? Кржижановский! Мертв… "Naprzod!" Мимо пронесся Неголевский со своим взводом, за ним — остатки роты Дзевановского. С трудом поднявшись, Козетульский похромал по обочине обратно, вниз по склону — доложить императору о захвате первой батареи.

Вторую взяли на полном скаку, но в это время дали залп с третьей. Упал Дзевановский, Ровицкому оторвало голову, пуля ударила в плечо Неголевского, обернувшегося посмотреть на друга. Теперь впереди скакал Красинский; у третьей батареи осталась куча изрубленных тел.

Испанцы суетились возле орудий; никто не мог предположить, что французы сумеют прорваться через три батареи, это сущие дьяволы! Целиться было некогда, и всё же первые выстрелы выбили из седел еще несколько всадников. Красинский зажимал рукою рану, Сегюр катился вниз по склону, Монбрён свалился с коня и потерял сознание… Из двух сотен шеволежеров осталось не больше четырех десятков, из офицеров — только Неголевский; сразу трое испанских солдат выстрелили в него почти в упор, конь повалился на бок, ногу пронзила острая боль… Испанцы кололи поляка штыками, но земля уже вновь дрожала от копыт: Томаш Дубенский вел в атаку еще три роты, за ними скакали конные егери императорской гвардии.

"Стойте, мерзавцы!" Генерал Бенито де Сан-Хуан тщетно пытался остановить бегущих солдат, размахивая окровавленной саблей. Кто-то толкнул его прикладом и чуть не сшиб с ног; два ординарца молча подхватили своего командира и подсадили в седло; один скакал впереди, держа его лошадь за повод; Сан-Хуан озирался, точно помешанный, седые волосы слиплись от крови, шляпу он потерял…

— Vive l’empereur!

Остановив коня, Наполеон спрыгнул на землю и подошел к Неголевскому, всё еще придавленному лошадью. Ее оттащили; император склонился над юношей, истекавшим кровью, снял с себя крест Почетного легиона и прикрепил ему на грудь. Два егеря принесли на носилках Сегюра — на его теле было пять ран, сюртук похож на решето.

— Ты храбрец. Отвезешь в Париж захваченные знамена, — коротко сказал ему Наполеон и вновь сел в седло.

Выше в горах продолжался бой: дивизия Рюффена перешла в наступление, тесня испанцев, оставшихся без артиллерии. Полковник Пире смотрел вниз, на ущелье, змеившееся меж бурых склонов, на месиво из тел у пушек, на сине-красные фигурки, усеявшие собой дорогу…

— Они, наверно, были пьяные! — произнес он с восторженным удивлением.

Взгляд императора вонзился в него стальным жалом.

— Так в следующий раз напейтесь, как поляки!

***

Не обращая внимания на жужжавшие ядра, Наполеон неспешно прогуливался по небольшому плато, где он устроил свой наблюдательный пункт; за ним ковылял Боссе-Рокфор со скрюченной от подагры ступней, прижимая левым локтем шляпу, а в правой руке держа исписанную тетрадь. Рано утром адъютант Бесьера принес императору бумаги генерала Купиньи, перехваченные конным разъездом, среди них оказался личный дневник, и Боссе-Рокфор теперь переводил с листа записи, относящиеся к капитуляции при Байлене. Француз по отцу, Купиньи был воспитан матерью как испанец; Наполеон слушал очень внимательно, затем велел сделать письменный перевод и отправить военному министру.

"Vive l’empereur!" — гремело вчера у ворот Мадрида, когда император объезжал аванпосты. Второе декабря, годовщина коронации. И годовщина победы при Аустерлице. Но из Мадрида доносился набат и крики "¡Mueran los franceses!"