Битвы орлов

Хосе Ребольедо де Палафокс с презрением смотрел на генерала, в который раз излагавшего свой план сражения. Есть же люди, у которых ни чести, ни совести! Вся карьера Кастаньоса построена на чужих заслугах. Ради отца король дал ему чин пехотного капитана, когда ему было десять лет от роду! А Байлен, которым он так гордится? Пять главных атак Дюпона приняли на себя войска под командованием швейцарца Рединга и маркиза де Купиньи, в то время как Кастаньос находился далеко от поля боя, в безопасном месте, а отправленное им подкрепление прибыло уже после того, как Рединг согласился на просьбу Дюпона о перемирии. Купиньи сейчас здесь, он подтвердит! Кастаньос хочет, чтобы Палафокс разбил маршала Ланна, а он бы и эту победу приписал себе. ¡Naranjas![53] Эта позиция — просто западня, О’Нейл не будет переходить через Эбро.

— Трус!

— Мерзавец!

Генералы осыпали друг друга ругательствами, бурно жестикулируя, так что полковник Томас Грэм даже бросился их разнимать. Еще не хватало, чтобы они подрались, когда французы уже на подходе! Сэр Томас был десятью годами старше Кастаньоса, ему недавно исполнилось шестьдесят. Он сражался с французами волонтером еще в Тулоне, когда Наполеон Бонапарт был лейтенантом артиллерии. Здесь, в Испании, он был военным наблюдателем, и то, что ему приходилось наблюдать, ему совсем не нравилось. Конечно, он восхищался храбростью, отвагой и мужеством испанцев, предпочитавших смерть в бою жизни под пятой чужеземцев. Во время уличных боев в Сарагосе один проповедник-тринитарий своими руками убил семнадцать французов! Но армия — регулярная армия — была совершенно не готова к войне, растеряна, разобщена, обескуражена, у Верховной хунты нет никакого общего плана; Хосе Палафокс пытался устроить дону Фернандо побег из французского плена, а его дальний родственник присягнул на верность королю Хосе (то есть Жозефу Бонапарту). О, эти раздоры! Полковник Грэм недавно приехал из Швеции, где служил адъютантом генерала Мура; между тамошними военачальниками тоже нет согласия, а король Густав Адольф больше не доверяет англичанам. Не приведи Господь, чтобы Испания повторила судьбу Финляндии!

Дверь распахнулась, вбежал запыленный гонец, остановился в нерешительности, не зная, к кому из генералов обратиться, затем выпалил: французы взяли Корелью и Синтруэниго! Все вскочили, заговорили разом, спор возобновился; наконец, Палафокс согласился отдать приказ О’Нейлу начать переправу, однако потребовал, чтобы каждый изложил свое мнение письменно. Грэм закатил глаза: уже за полночь, надо действовать!

"Французы идут!" — эта весть мгновенно облетела Туделу. Темные узкие улочки наполнились бегущими людьми, в церквях звонили в колокола, целые толпы становились на колени во дворах старинных монастырей, молясь об избавлении; стершиеся лики святых на капителях взывали к небесам, резные ангелы и чудища шевелились в колеблющемся свете факелов.

На заре войска О’Нейла вступили на мост через Эбро — огромный, на шестнадцати опорах, с тремя старыми крепостными башнями между арками. Серые куртки арагонцев сливались с рассветной мглой, вооружены они были кое-как и больше напоминали мятежную толпу, чем регулярную армию; батальон из наваррских волонтеров и вовсе был в одном исподнем, а ружья мог использовать, только как дубинки. Городские улицы оказались запружены обывателями, солдаты не могли пройти на назначенные им позиции, пушкари орали за возчиков, перегородивших проезд своими арбами, кавалеристы честили на все корки олухов, бросавшихся под копыта… Дальние пушечные выстрелы еще усилили панику: французы! Палафокс и Кастаньос наконец-то прекратили спорить о том, отступить или сражаться. Франсиско де Палафокс, отправленный братом на рекогносцировку, поскакал с адъютантом самой короткой дорогой — и за первым же поворотом столкнулся нос к носу с разъездом французских драгун. Испанский арьергард прибежал на помощь и отогнал французов штыками.

С холмов, окружавших Туделу, было видно приближение французской колонны; О’Нейл перекрыл дорогу на Сарагосу и стал ждать приказаний от генерала Кастаньоса. Солнце уже взошло, зависнув над синими горами. Ланн осматривал в зрительную трубу испанскую линию обороны.

Наступившая вдруг тишина удивляла, пугала, настораживала. Это было затишье перед бурей. И буря разразилась: среди ясного неба ударил гром ружейных выстрелов; позади французских застрельщиков маршировали солдаты в темно-синих мундирах с желтыми пластронами, белых панталонах и черных шапках с красными помпонами — поляки из Вислинского легиона.

Правое крыло испанцев отчаянно сопротивлялось, но французские пушки разметали центр, после чего пехота устремилась в пробитую брешь, окружая арагонцев, пока французские драгуны атаковали левый фланг. Желтые воды Эбро вспенились от барахтавшихся в них людей, последняя дорога к спасению превращалась в волглую могилу.