Битвы орлов

Обмундирование, выданное перед началом кампании, давно пришло в негодность; и нижние чины, и младшие офицеры превращались в босяков. Про баню только вспоминали со вздохом, вымытое на привале белье сушили в походе. На исходе августа небритые, оборванные, грязные воины Каменского заняли с боем Илистаро, куда подошел со своими шестью батальонами Ушаков из Каухайоки. Один батальон Могилевского полка состоял из бывших во Франции русских пленных, которых Наполеон любезно вернул на родину, вооружив и обмундировав; во всём корпусе лишь у них были новые мундиры и шинели тонкого сукна, но и ворчали они больше прочих, когда приходилось укладываться спать на мокрую траву, не похлебав горячего. Старые служивые неодобрительно качали головами и называли их "мусье" — ишь ты, развольничались в чужих-то краях, совсем службу забыли.

Денис Давыдов оставался при полковнике Кульневе, хотя и знал, что князь Багратион снова в Або и, судя по всему, недолго будет сидеть там без дела. Не только обаяние чудаковатого храбреца было тому причиной: приезд графа Каменского произвел в умах настоящий переворот, оживив воспоминания старых суворовских солдат и возбудив надежды. И Кульнев, и Каменский прошли суворовскую школу, обоих любили и боялись, оба могли сделать службу приятной и мучительной, неустанно заботясь о солдате, но и требуя с него невозможного, оба не расставались с нагайкой и не дорожили собственной жизнью, но только Кульневу было сорок пять, а Каменскому — чуть за тридцать, и он уже генерал! Когда он скакал мимо — серьезный, сухопарый, черноволосый, в неизменной фуражке с бирюзовым околышем и в сюртуке Архангелогородского полка, который он предпочитал генеральскому мундиру, — Давыдов всегда провожал его взглядом.

В Лилькиро Клингспора застигнуть не удалось: соединившись с отрядами Дёбельна и Фегезака, фельдмаршал отступил к Оравайсу. Каменский послал Раевского занять Вазу, а Кульнева с авангардом — в погоню за Клингспором, двигаясь следом с основными силами.

Дорога из Вазы на Нюкарлебю шла вдоль губы Ботнического залива, в которую впадала речушка с болотистыми берегами; за этой речкой и укрепились шведы. В заливе, против утесов, качались на волнах несколько канонерских лодок, пришедших из Улеаборга; на плоском холме, пересеченном дорогой, стояли батареи, а от них через поля и луга тянулись шанцы вплоть до нагромождений валунов и дремучего леса с засеками, где притаились стрелки. Русский авангард встал лагерем в версте от шведской позиции; солдатам зачитали приказ Кульнева, составленный в обычной его манере: "Разные пустые бабьи слухи отражать духом твердости. Мы присланы сюда не для пашни. У государя есть крестьяне на это. Честь и слава — наша жатва; чем больше неприятеля, тем славнее. Иметь всегда на памяти неоднократно уже повторяемые мною слова: честная смерть лучше бесчестной жизни".

Белый туман разлегся над кустами под розовым закатным небом с серыми лоскутами облаков. Проверив караулы, Давыдов вернулся к балагану, который делил с Кульневым, и получил свою порцию ужина, состряпанного самим Яковом Петровичем, — кусок жареной форели с маринованными грибами и стакан чаю с ромом. У балагана сидели на чурбаках молодые офицеры, Кульнев рассказывал им о Нумидийской войне. Давыдова всегда поражали его познания в военной истории и то, как точно и к месту он вспоминал тот или иной эпизод. Денис встал рядом со стаканом в руке и тоже стал слушать густой бас полковника, увлеченно говорившего об одном из своих кумиров — Гае Марии.