Битвы орлов

Лошадей пустили по большой дороге, останавливаясь на каждом перепутье; унтер сбился и не мог вспомнить, в каком месте давеча сворачивал с нее. Поворотили наудачу, забрели в лес, пробирались сквозь него верст пять, пока не вышли на поляну. Вдали сияли отсветы костров. "Меня! — безмолвно молил Булгарин. — Пошлите меня!"

— Корнет Булгарин! — вызвал Лорер. — Возьмите взвод и отправляйтесь.

Через поляну ехали на рысях, пока не наткнулись на оклик из темноты:

— Стой! Кто идет?

— Русские!

— Стой на месте, или убью!

Слава Богу — свои!

***

Николай Михайлович Каменский сам чуть не угодил в лапы к партизанам, выехав из Гельсингфорса, но сумел ускользнуть от них проселками, немало поблуждав по лесам. Буксгевден же, давший ему приказ "атаковать и разбить неприятеля, невзирая на малое число войск", едва не был захвачен шведами в плен на острове Кимито, с которого он наблюдал морское сражение, окончившееся победой русского флота. Пока главный отряд варил кашу на биваках, отпустив пастись артиллерийских лошадей, местные жители провели две колонны шведов прямо к мызе, где граф собирался садиться за стол: казаков, охранявших береговую линию, сделали почетным конвоем главнокомандующего, потому-то шведам и удалось незаметно высадить десант. Впрочем, караул и задержал наступление перестрелкой, пока из лагеря не примчались во весь дух четыре роты пехоты, таща за собой единорог. Не будь шведы так сведущи в военной теории, Буксгевден был бы уже в Стокгольме, но они наступали шагом, выстроившись во фронт, вместо того чтобы бежать вперед врассыпную, а когда всего одна рота егерей, услышав пальбу, поспешила на помощь с соседнего островка и случайно высадилась в тылу у неприятеля, шведы не стали драться на два фронта и поспешно ретировались, покинув даже привезенные с собой шесть пушек; три лодки сели на мель, двести человек были взяты в плен.

Узнав, что Каменский соединился с Раевским, но отступил вместе с ним к Таммерфорсу, Буксгевден выехал туда, передав командование выздоровевшему князю Багратиону и отправив государю депешу о том, что "не только покорение Финляндии, но и самое удержание ее за нами становится час от часу затруднительнее".

ОРАВАЙС

Полк Лукова ждали всю ночь, но он так и не подошел. Граф Клингспор занял отличную позицию близ Куортане — за озером Ниро и болотистой речкой; его правый фланг упирался в Куортанское озеро, а левый был прикрыт густым лесом, земляным валом, редутами и засеками. У шведов семь тысяч обученных солдат, почти столько же вооруженных крестьян и тридцать орудий — голыми руками не возьмешь, да и духом они сильны после недавних успехов. Даже Кульневу вчера пришлось отступить под огнем их батарей, позволив неприятелю сжечь мост через реку; вот если бы удалось зайти ему в тыл и одновременно ударить с фланга… В десять утра не сомкнувший глаз Каменский скомандовал: "С Богом!", и восемь батальонов Раевского один за другим скрылись в лесу.

Продирались сквозь чащу, вязли в болоте, перелезали через валуны, неся на руках два разобранных орудия, — за четыре часа прошли всего пять верст. В это время Каменский открыл канонаду с двух батарей, сооруженных под носом у неприятеля этой ночью.

Дорога, с которой Раевский должен был повести наступление, оказалась заваленной засеками. Оставив часть своих людей на лесном хуторе — готовить орудия к бою, генерал пошел дальше с отрядом полковника Эриксона, но шведы уже знали о движении русской колонны: на выходе из леса ее встретили картечью, загнав обратно.

Шведы появлялись из шанцев с неожиданностью и быстротой, с какой ловкий фокусник достает голубей из рукава. Построившись в три колонны, они бросились вперед; Раевский поспешно расставлял батальоны мушкетеров и егерей так, чтобы они не увязли в болоте и не позволили шведам зайти себе в тыл, между тем неприятель с криком "ура!" ударил на Эриксона, стремясь отсечь его и уничтожить.

— Вперед, мои козлы! — воскликнул толстый коротышка Эриксон, с неожиданным для своего телосложения проворством устремившись на врага. На груди его болталась большая серебряная медаль "За отменную храбрость", пожалованная еще императрицей Екатериной и простреленная в 1790 году; на обычной круглой шляпе, которую он носил вместо кивера, трепетала георгиевская лента: император Александр в один день вручил ему сразу двух "Егориев" — четвертой и третьей степени, за сражения при Пассарге, Гейльсберге и Фридланде, после которых израненный полковник выжил только чудом. Сын мельника из Дерпта, выслужившийся из рядовых в офицеры, Иван Матвеевич почему-то называл своих солдат козлами — и когда хвалил, и когда бранил.

Обозревая позиции в подзорную трубу, Каменский заметил, что шведы вынимают из батарей орудия и перебрасывают людей на левый фланг: не иначе Раевскому приходится туго. Полуживой гонец от Раевского доставил просьбу о подмоге уже после того, как два эскадрона, уланский и гусарский, пустились во всю конскую прыть по краю болота, под пулями и ядрами, на помощь к своим. Пехота выдвинулась следом.