Битвы орлов

…Атаки шведов шли одна за другой, точно волны бурного озера, — и точно так же разбивались: два русских "единорога" беспрерывно стреляли, егеря вели меткий огонь. На закате за спиной послышались барабаны — это шло подкрепление от Каменского. "Ура!" — прокатилось по всей линии. Люди, весь день не знавшие отдыха и с утра не державшие маковой росинки во рту, бежали вперёд со штыками наперевес. Шведы отступали к шанцам; на ровном месте на них налетела кавалерия: уланы кололи бегущих пиками, гусары рубили саблями. Бой прекратился с наступлением темноты.

Позиция осталась за шведами, но она уже не казалась Клингспору неприступной. К тому же ему доставили известие, что в тылу замечены два отряда русских, угрожающие обходом. Один из них (это и был полк Лукова) обогнул озеро, выбил стрелков из засек и прогнал вброд через пролив, после чего был остановлен пушечной пальбой. Час от часу не легче! Старик Клингспор, с самого начала кампании моливший короля об отставке, а вовсе не о звании фельдмаршала, велел отступить к Сальми, оставив пикеты для поддержания бивачных огней.

Каменский видел, что позицию шведы удержали. У него оставался лишь один нетронутый батальон, остальные были изрядно потрепаны. Биться головой об стену смысла нет; Николай Михайлович отдал распоряжение об отводе обозов к Алаво. В этот момент из темной ночи выросла черная фигура Кульнева в красном колпаке: шведы уходят! Каменский тотчас послал саперов чинить сожженный мост, а Кульневу приказал идти на соединение с Казачковским.

Отряд генерал-майора Казачковского шёл к Сальми; уланский эскадрон прикрывал авангард из стрелков. На рассвете спереди потянуло сыростью — там плескалось Куортанское озеро. Стрелки скучились на берегу, переправы нигде видно не было. С того берега доносилась шведская речь, но Булгарин даже с седла не мог никого разглядеть: неприятель прятался за густыми кустами, примыкавшими к огромной скале.

— За мной, ребята!

Поручик Голешев перекрестился, поднял над головой ружье и бросился в воду. Солдаты пошли за ним, подвесив ранцы на штыки, точно узелок на палку. Сразу сделалось шумно: плеск, крики, охи, выстрелы со шведской стороны…

— Первые номера, пять шагов вперед — марш! Слезай! — скомандовал Лорер. — Огладить лошадей!

Булгарин с ужасом смотрел на воду. Это был всего лишь узкий рукав, саженей пятьдесят, но там было глубоко: даже великану Голешеву по грудь, а уж некоторым из его барахтавшихся солдат и вовсе по ноздри. Плавать Фаддей так и не научился, ростом он невелик, как бы не утонуть…

— Марш!

От холода перехватило дыхание, дно резко уходило вниз. Одной рукой Булгарин вцепился в гриву своей лошади, мелко дрожавшей всей кожей, а в другой держал пику, упираясь ею в дно, как шестом. Над головой свистели пули, сзади кто-то вскрикнул. Фаддей перебирал по дну ногами на цыпочках, задирая голову и отплевывая воду, которая заливала ему рот и нос; пехота уже выбралась на берег.

Что творилось за кустами, разобрать было невозможно; ружейная пальба прекратилась, зато пару раз ухнул фальконет, заряженный картечью: взметнувшееся было "ура!" рассыпалось криками боли.

— По коням! — приказал Лорер.

У Булгарина стучали зубы, ступням было противно от воды в сапогах.

— Сюда, ребята! Ура! — послышался зычный голос Голешева.

Продравшись сквозь кусты, Булгарин увидел лесную поляну, усеянную телами убитых и раненых. Из зарослей вышел Голешев с фальконетом на плече. Фаддей даже ахнул: ну и силища! В нем же пудов шесть, а то и больше! Теперь, когда страх прошел, ему стало весело, хотя и зябко в мокрой одежде.

— Знаешь ты пословицу: не спросив броду, не суйся в воду? — бросил он Голешеву на ходу.

— Казенное в воде не тонет и в огне не горит! — задорно ответил тот и пошел догонять своих солдат, унося на плече трофей, вымазанный кровью и мозгами.

Бой за Сальми шел три часа, после чего гусары Кульнева гнали неприятеля еще верст десять. Клингспору удалось удрать в Вазу в своем экипаже, обложившись подушками…

Умиравшее лето плакало холодными дождями, ночь куталась в промозглый туман. Откатываясь на север, шведы забирали заранее приготовленный для них провиант и фураж и пополняли свои ряды добровольцами; русские высылали отряды фуражиров в обход, чтобы явиться там, где их не ждали, и реквизировать то, что не желали отдавать: выгоняли из лесу спрятанный там скот, выслеживали крестьян, прятавших хлеб в ямах… Но брали только самое необходимое; не приведи Господь было солдату позариться на чужое добро — темные глаза Каменского превращались в два пистолетных дула, а Кульнев в гневе становился одержим, так что даже Давыдов боялся подходить к нему в эту минуту.