Без гроша в кармане. Среди факиров

Рот, на котором только что играла улыбка счастливой и гордой матери, покрывался розовой пеной. Бедные дети, терзаемые ужасной мыслью о близкой смерти матери, о неизбежном, которое уже совершалось, продолжали отчаянно кричать:

– Мама! Маму убили! Помогите, помогите!

Все это продолжалось в течение нескольких трагических секунд, долгих, как мучительная вечность. Они не видели убийцу, не искали его, вполне отдавшись своему большому горю, слишком сильному для их молодых сердец. Убийца смотрел с жутким равнодушием на эту сцену отчаяния; он не пытался бежать и, казалось, испытывал зверское удовольствие при виде умирающей, при виде крови, которая лилась ручьями, и испуганных детей. По красному шелковому шнурку, висящему на его плече, можно было опознать брамина, одного из избранных той страшной священной касты, которая никогда не подчинялась английскому игу, постоянно вдохновляя бунтовщиков, и которая обладала тем большим могуществом, что ей повиновалась целая армия фанатиков. Он не был один, как можно было бы подумать с первого взгляда, среди этих людей, которые толпами сбегались со всех сторон. Они подняли раненую, стараясь ей помочь, и перенесли ее в магазин, двери которого раскрылись перед ней настежь. Несколько дурно одетых индусов, со зверскими чертами лица, отделились от толпы, сгруппировались около брамина, окружили его и старались увести. Вероятно, это были факиры, и им в иных случаях удается помочь виновному избежать наказания. К счастью, матрос Королевского флота, гигант в белой фуражке, одетый весь в красное, оказался свидетелем всего происходившего; он бросился к мрачным телохранителям, с неудержимой силой растолкал их, схватил убийцу за ворот и крикнул громовым голосом: «Товарищи, ко мне!» Полдюжины военных, которые оказались рядом с магазинами, немедленно прибежали на помощь, отогнали индусов, и скоро убийца, которого схватили за руки и туловище, был уведен при гневных возгласах европейцев: «Смерть ему!»

Мимо проходил военный доктор. Он увидел в окно леди Леннокс, лежавшую на тростниковых носилках, белую, как полотно. Он поспешил в магазин, взял ее за руку, пощупал пульс и печально посмотрел на раненую, между тем как присутствовавшие в кратких чертах рассказали ему о случившемся. Патрик и Мэри, убитые горем, стоящие на коленях возле носилок, сквозь слезы умоляли о помощи, ожидая от его опытности всего, даже чуда. Пульс еще слабо бился. Со всеми предосторожностями доктор попытался вытащить кинжал, и хотя эта попытка, исполненная со всей возможной быстротой и осторожностью, удалась вполне, она вызвала у больной болезненное хрипение. Наконец, дело было кончено, и раненая грудь стала приподниматься в свободном дыхании. Доктор вынул из кармана стилет с тупым концом, осторожно ввел его в рану и, несмотря на свое профессиональное спокойствие, не мог удержаться, чтобы не сжать многозначительно губы.

– Как бы там ни было, – прошептал он, – мы сделаем все возможное.

– О, вы спасете ее, не правда ли? Вы спасете нашу бедную маму! – воскликнули дети, с трогательным выражением настойчивой мольбы.

В магазине невозможно было оказать больной необходимую и неотложную помощь, которую требовало ее положение. Доктор велел немедленно перенести ее в военный госпиталь, находившийся, по счастью, неподалеку. Итак, ее осторожно вынесли, держа зонтик над ее головой; дети следовали за печальным шествием, которое походило на похороны. Слух о покушении распространился на соседние улицы с той быстротой, с которой всегда распространяются дурные вести. Белая убита туземцем! Европейцы, национальная гордость которых была задета и которые не могли теперь чувствовать себя в безопасности, приходили в негодование, волновались и громко требовали, чтоб были приняты строгие меры. Кто-то узнал Патрика и Мэри. Итак, убитая – леди Леннокс, жена герцога!.. Ярость и страх еще усилились оттого, что убийца осмелился поднять руку на особу, принадлежавшую к высшей аристократии!