Без черемухи

   Андрей Горюн, прицепив себе суму на спину и взяв в руку длинную палку, отправился куда-то; помаячил в тумане за околицей и скрылся за поворотом.

   -- Открыли кампанию,-- сказал Сенька, подмигнув.

   -- Наконец-то за разум взялись,-- сказал Иван Никитич.

   Одна Степанида все лежала и не могла устроиться так же удобно, как остальные. И когда о ней вспоминали, то лавочник говорил:

   -- Вот уже кому, знать, на роду написано: как при старом порядке мучилась, бедная, так и при новом...

   -- И все молча терпит,-- прибавлял кто-нибудь.

   -- Святая женщина. Хлебца бы ей снести, что ли, Степаниде-то. Третий день, говорят, не ела.

ГЛАС НАРОДА

   Разнесся слух, что комитеты будут уничтожены и вместо них организуются Советы. Из Москвы с завода приехал Алексей Гуров и каждый день собирал около себя молодых солдат, вернувшихся с фронта, и говорил с ними о чем-то.

   Старые члены комитета, в особенности лавочник, ходили встревоженные. Лавочник, поймав кого-нибудь на дороге, говорил:

   -- Что делается!.. Только было начали налаживать, а они теперь все насмарку пустят. Ведь эта голытьба окаянная сама никогда ничего не имела и других теперь хочет по миру пустить.

   Прежде, когда лавочник был председателем, он был строг и недоступен, и у мужичков уже начало накопляться недовольство им. Но теперь он стал такой хороший и разговорчивый, что все растрогались и говорили:

   -- От добра добра не ищут. Нам новых не надо.

   -- Ведь они все разбойники,-- говорил лавочник,-- ведь у них ни бога, ничего нет.

   -- Это верно, о боге теперь не думают.

   -- И потом, нешто они дело тебе понимают! -- продолжал лавочник.-- На кажное дело нужна особая специальность, а они, кроме того, что глотку драть, ни на что больше не годны.

   -- Это что там...

   -- Мы трудились для вас, можно сказать, все начало положили, они хочут готовенькое подцапать, а нас долой. Правильно это?..

   -- Кто там хочет! -- послышались голоса.-- Мы выбирали вас, значит -- наша воля. Нам нужны дельные, одно слово, чтоб человек основательный был. А это что... Голытьба! Так она и всегда голытьбой будет не хуже этого Алешки. В пальто ходит и думает... Когда только этот корень окаянный выведется!

   -- Значит, поддержите? -- спрашивал лавочник.

   -- Не опасайтесь. Мы за вас, как один человек, поднимемся... Глас народа, брат, одно слово. Раз уж мы выбирали, на вас положились, значит, крышка.

   -- А то придут какие-то голодранцы, у которых материно молоко на губах не обсохло, и пожалуйте, выбирайте их.

   -- Силантьич просит того... чтобы поддержать его,-- говорили мужики тем, которые не присутствовали на беседе.

   -- Это можно.

   -- Ну видишь, все, как один человек, за тебя стоят. Ставь брат, магарыч. Не выдадим! Хоть иной раз и прижимал нашего брата, ну, да что там, без этого нельзя.

   -- Ведь обязан был, на основании,-- говорил лавочник.-- Ежели бы моя воля, так я бы со всеми, как с братьями. А ежели иной раз за дело, так ведь сам понимаешь -- нельзя.

   -- Правильно! -- говорили мужики.-- А что строг бывал, так с нашим братом иначе и нельзя; ты с ними хочешь по-благородному, а они тебе в карман накладут.

   -- Значит, буду надеяться?..-- спрашивал лавочник.

   -- Сказано уж, чего там! Прямо как один человек встанем.

   В воскресенье около школы толпились мужики. Все сидели на траве, на бревнах, курили, говорили и поглядывали на дверь школы, куда пошли молодые солдаты с фронта с высоким человеком в пальто с барашковым воротником.

   -- Что-то они дюже долго разговаривают-то там?

   -- Хочут умными себя показать.

   Из школы вышел солдат и позвал всех на собрание.

   В передней части школы, где обыкновенно заседал президиум комитета, за столиком сидел Алексей Гуров, и около него два молодых солдата в шинелях и в шапках.

   -- Шапки-то можно бы и снять,-- сказал кто-то негромко в задних рядах.

   -- У них головы воздуху не терпят,-- ответил насмешливый голос.

   Лавочник стал на виду у окна передней части школы и водил глазами по лицам. Все ему подмигивали. Степан, товарищ председателя, кротко сидел на подоконнике. Николая-сапожника не было видно,-- очевидно, опоздал на собрание.

   Сидевший за столом Алексей Гуров, так же, как и лавочник, тоже смотрел на все, как бы следя, чтобы не было лишней толкотни и чтобы все скорее расселись. Лицо его было серьезно. Он не узнавал знакомых, как будто совсем не тем был занят.

   -- Словно начальство какое... Сел себе за стол, никто его не просил... Чего же это Силантьич-то молчит?

   -- Нахальный человек, и больше ничего,-- кому охота связываться.

   -- Все равно. Раз против него все, тут сколько ни нахальничай, толку не будет,-- говорили в разных углах.

   -- Сели? -- раздался голос сидевшего за столом.

   -- Сели...-- сказали недовольно сзади.

   -- Ну, вот и ладно. Вы прежним президиумом довольны?

   -- Довольны! -- сказали дружно голоса, и многие посмотрели при этом на лавочника.

   Лавочник опустил глаза.

   -- Хорошо. Теперь по декрету комитеты отменяются. На их место приказано организовать Советы. Президиум можете оставить старый, можете выбрать новый.

   -- Думали, нахальничать будет, а он -- ничего, по-благородному,-- послышался после некоторого молчания голос из угла.

   -- Малый как будто ничего...