Бесы

Еще более определенно принципиальное отличие Степана Трофимовича от Грановского, характер отношений литературного персонажа и его истори­ческого прототипа выражены на одной из следующих страниц, где, характери­зуя своего старшего друга как «либерала-идеалиста», хроникер применяет к нему несколько измененные строки из лирической комедии Н. А. Некрасова «Медвежья охота», которые в оригинале звучат так:

Ты стоял перед отчизною, Честен мыслью, сердцем чист, Воплощенной укоризною, Либерал-идеалист!

А затем продолжает: «Но то лицо, о котором выразился народный поэт, мо­жет быть, и имело право всю жизнь позировать в этом смысле, если бы того за­хотело <...>. Наш же Степан Трофимович, по правде, был только подражате­лем сравнительно с подобными лицами, да и стоять уставал и частенько по­леживал на боку» (с. 76).

Наблюдавший своего старшего друга не в его звездную «минуточку», на трибуне и за кафедрой, а уже отошедшего от дел, в быту, домашним образом, в «розовой ватной фуфайке», хроникер, возможно, характеризует его здесь чрезмерно жестко и категорично. Тем не менее слово сказано: Степан Трофи­мович Верховенский — не Тимофей Николаевич Грановский, но лишь «под­ражатель» знаменитых деятелей 1840-х годов.

В чем же в таком случае смысл множественных аллюзий на биографию Гра­новского, густо присутствующих в повествовании о жизни Степана Трофимо­вича? Можно предположить, что Достоевский-художник поставил перед со­бой задачу собрать в образе Верховенского-старшего, как в фокусе, все комиче­ские черты, которые он находил, считая их «довольно свойственными этому типу» (Т. 23. С. 64), в деятельности и личной жизни западников 1840-х годов, и гипертрофированно, в сатирическом ключе представить их в романе. Подоб­ная задача определилась на этапе, когда замысел «Бесов» еще имел по преи­муществу памфлетный характер. Присланная Страховым Достоевскому по его просьбе биография Грановского давала в этом отношении цепкому и зоркому глазу писателя богатый материал.

Несколько иначе обстоит дело с преломлением в образе Верховенского- старшего «исторических грехов» либеральных деятелей его поколения. Ча­сто пишут, что Степан Трофимович в романе не случайно кровный отец одно­го «беса» — Петруши Верховенского и воспитатель другого — Ставрогина; что в таком художественном решении выражена идея Достоевского о духов­ной ответственности поколения «отцов» за идейный и моральный облик по­коления «детей». Это, конечно же, очен сильное огрубление действительной картины взаимоотношений в «Бесах» героев разных поколений.

Достаточно указать, что в романе Степан Трофимович лишь третий раз в жизни видит своего «Петрушу» и при первом появлении в доме Ставро- гиных даже не сразу его узнаёт. Впервые отец видел сына, «когда тот родил­ся»; Петрушу еще в грудном возрасте родители «переслали в Россию, где он и воспитывался всё время на руках каких-то отдаленных теток, где-то в глу­ши» (с. 73). Второй же раз — девять или десять лет назад[11], когда Петруша в Петербурге заканчивал гимназию и готовился к поступлению в универси­тет. В то время еще ничто не предвещало в Верховенском-младшем тех ради­кальных перемен, которые произойдут с ним в ближайшем будущем, превра­тив его в революционного «монстра». По характеристике отца, когда они виделись в Петербурге, Петруша был «нервным, очень чувствительным и. боязливым» мальчиком: «Ложась спать, клал земные поклоны и крестил подушку, чтобы ночью не умереть.» (с. 165). Таким оставил отец сына при последней встрече, и вменять ему ответственность за идейный и моральный облик Петра Степановича, каким тот появляется на страницах романа, воз­можно только в самом общем виде — как нерадивому отцу, оставившему сына без родительского попечения, на воспитание чужих лиц. Но отнюдь не в качестве идеолога западничества 1840-х годов.

Сложнее обстоит дело со Степаном Трофимовичем — воспитателем Ставрогина. Действительно, в течение семи лет он был единственным настав­ником и педагогом подростка. Характер воздействия на юного Николая Все­володовича его воспитателя, которому всецело было передано «дело его обу­чения и нравственного развития», представлен хроникером лаконично, но по-своему выразительно. Главный педагогический принцип Степана Трофи­мовича — полная открытость и искренность в отношениях учителя и учени­ка, отсутствие между ними «малейшего расстояния». Ночные излияния-от­кровения педагога десяти- или одиннадцатилетнему мальчику, после которых они «бросались друг другу в объятия и плакали», представлены хроникером с сильной долей иронии. Однако вредные последствия такой «методы» не­посредственно проявились лишь в том, что ко времени поступления пятнад­цатилетнего Николая Всеволодовича в лицей, когда их общение со Степаном Трофимовичем прервалось, «педагог несколько расстроил нервы своего вос­питанника» (с. 114), то есть развил в нем повышенную восприимчивость и чувствительность. И только!