Беспокойные

За нами наблюдали три новые соседки. Одна цокнула и сказала:

– Он забыл собственную мать!

– Он устал после долгого перелета. Ребенку непросто переносить такие дальние путешествия. – Я снова потянулась к тебе, но ты отвернулся и побежал на кухню, и я погналась за тобой и подхватила, прижалась лицом к затылку. От тебя пахло прелым – словно застарелым потом, – и наконец ты обмяк в моих руках.

Брат собирался в округ Колумбия, где его ждала работа посудомойщика. Он казался не очень крепким – хилые руки и плохая осанка, – так что я сунула ему денег, надеясь, что это ему поможет. Он ушел, и я показала тебе ванну, дала зубную щетку и полотенце, и, умывшись, ты заснул мертвым сном. Я сидела рядом, обхватив колени и вспоминая твое детское тельце и мягкие ножки, – теперь все заменил большой ребенок. Я не знала, встретимся ли мы еще с Леоном или прошлая суббота станет нашим первым и последним разом. Я пыталась сосредоточиться на тебе – на этом мальчике, который уехал на столько лет, что забыл, как я выгляжу. Леону нравилось мое лицо. Надо было думать о тебе, только о тебе, но я снова думала о руках Леона – и мой настрой не думать о Леоне уполз, как электрический провод пылесоса, сматывающийся в свою норку.

Утром, наедине с тобой в квартире, я сварила суп, и ты выхлебал всю тарелку, не говоря ни слова, глядя на кухонные стены и пачки пакетов в других пакетах, забрызганный жиром квадрат фольги, приклеенный над конфорками.

– Кушай больше, – сказала я. – Не помнишь, как я тебя кормила? – Глупость, конечно; я знала, что ты не помнишь, и мне самой не нравилось, когда взрослые разговаривают с детьми как с идиотами.

Ты покачал головой:

– Газировка?

– Что, хочешь газировку?

– Йи гонг покупал мне газировку.

Так вот что он делал на деньги, которые я отправляла.

– У меня газировки нет.

Ты скрестил руки, бросая мне вызов. Твои толстые щечки заколыхались, я почувствовала тепло от твоей кожи.

– Поговори с мамой.

– Нет.

– Что ты сказал?

– Нет.

Я подшила тысячи подолов юбок, чтобы привезти тебя сюда.

– Неблагодарный засранец.

Ты встал и ушел в спальню, показал на комок белья.

– Грязное, – сказал ты.

– Послушай меня. Я твоя мать, а это твой дом. Здесь ты родился. Будь благодарным за то, что я забрала тебя из деревни. – Я встряхнула тебя за плечи. – Теперь умывайся. Мы пойдем на улицу.

Ты помрачнел, но пошел в ванную, и скоро я услышала шум воды из-под крана.

За ночь выпал снег. Сегодня он был свежим, блестел на солнце, и ты притих от этого зрелища. Рутгерс-стрит была яркой и хрустящей – с тем холодом, который забирается прямо в нос. Но скоро всё превратится в грязную слякоть, а та скомкается в унылые сугробы, пестрящие собачьим дерьмом. За углом к реке спускались нахохлившиеся здания. Мы перешли через Бауэри, оставляя мягкие следы. Город расстегнулся, и люди шли медленнее, не торопились, а машины присмирели из-за снега. Водители нерешительно сворачивали за угол, на светофорах не мчались наперегонки с пешеходами. Они брызгали слякотью, скользили. Я еще научу тебя любить город, как я.

Мы прошли Элизабет-стрит, Малберри, Мотт. Наши шаги были преувеличенными, высокими, словно снег лип к обуви. В палатке на Канал я купила тебе синюю зимнюю куртку, поторговалась за красную шапку и разрешила выбрать ботинки с меховой подкладкой.

Бродвей. 6-я авеню. «Смотри». Я глубоко вдохнула и выпустила ледяные облака. Тебя это впечатлило. Я сделала еще вдох, и ты повторил за мной, подул на холод. Мы спустились по лестнице в метро, я дважды провела карточкой, и, когда приехал поезд, ты сел у окна, качаясь взад-вперед, пока мимо тянулся туннель, а я считала остановки по дороге на север – Четырнадцатая, Тридцать четвертая, Сорок вторая, Пятьдесят девятая. На 125-й улице поезд вырвется над уровнем земли прямо в солнце, и мне не терпелось увидеть твое лицо.

В маникюрном салоне, где работала Диди, искали работников. «Не проспи, Полли, а то будешь вкалывать на своей фабрике до самой старости», – сказала она. Диди принесла домой старые флакончики с лаком, и я тренировалась на соседках, так что, когда пришла в салон «Привет, красотка» знакомиться с Рокки, управляющей, я уже точно знала, что делать.

Я сделала Рокки мани-педи и получила работу. Для начала двадцать пять часов в неделю – без зарплаты, пока не кончится трехмесячный период обучения, хотя мне разрешалось оставлять себе чаевые. Я взяла заем, чтобы платить за жилье, еду, форменные черные штаны и рубашки, за обучение у Рокки, хотя само обучение заключалось в том, чтобы смотреть, как работают коллеги, и убираться за ними. Но это отличалось от шитья и обещало больше денег.

Чтобы отпраздновать, я купила тебе набор «Лего» и помогла построить из пластмассовых деталек космический корабль, с которым ты бегал по комнате, держа над головой. «Жесткая посадка! – закричал ты, обрушивая корабль в подушку. – Бум!»

Я спасла корабль и махала над ним руками, изображая звук молотков и дрелей.

– Они починились. Готовы опять лететь.

– Хочу тигра, – сказал ты.

– Тигра?