Беспокойные

Мы заехали в подземный гараж, поднялись на лифте на двенадцатый этаж. Кафель – такой приятный и прохладный влажным летом – обжег ноги холодом. Я подняла температуру на термостате. Холод казался кусачим коричневым одеялом, пронизывал до костей. Я достала из коробки на кухне пластиковую бутылку с водой и пыталась игнорировать пыль от каменной кладки и строительную пленку на всех поверхностях. Зашевелилась память – кухня в Бронксе. «Мама?» – сказал ты с трусами на голове: тебе было шесть или семь и ты хохотал, когда шел ко мне, выставив руки, как чудище. Ты-ты-ты – я цеплялась за образ, но он ускользал. Как быстро воспоминания выходили из-под контроля: от твоей руки – к губам Леона, к маникюрному салону, к Стар-Хиллу, к Ардсливилю.

Я смыла макияж. Мы переоделись в пижамы и сели на диван, прислонившись друг к другу, и посмотрели серию корейской исторической драмы о Средневековье. Ён играл с моими волосами; я поглаживала его руки. Это было мое любимое время дня, когда мы дома вместе, не переживаем из-за того, как выглядим и что говорим.

В Нью-Йорке было утро. Похож ли ты еще на меня? Какого ты роста? Мы играли в прятки в коммуналке на Рутгерс-стрит: ты прятался, а я ходила и спрашивала соседок: «Вы не видели Деминя? Где же он?» – пока ты не начинал хихикать, а я говорила: «Кажется, я что-то слышу!» Потом ты – пухлый, обвиняющий, мой – вылезал из укрытия, показывал на меня и кричал: «Ты меня потеряла!»

Твоя приемная семья наверняка живет рядом с центральным парком в каком-нибудь охренительном кирпичном доме с золотой табличкой и швейцаром в ливрее.

Когда серия кончилась на том, что героиня и ее любовник скрылись от королевской армии, мы с Ёном легли. У нас был большой твердый матрас. Плотные мягкие простыни. «Долгий день», – сказал он, пододвигаясь ко мне под бок. Как только он уснет, я выйду на балкон и позвоню тебе.

– Да, как хорошо наконец отдохнуть.

В квартире было почти тихо, только гул холодильника и другие загадочные шумы, поддерживающие постоянный комфорт квартиры, сохраняющие покой и стабильность в жизни. Я смотрела на наши высокие потолки и чистые стены, на которых развесила репродукции картин – абстрактные фигуры ярких синих и зеленых цветов. Я любила дом, который мы создали вместе, и то, как мы оставляли друг для друга тайные послания (этим утром я нашла в сумочке такое: «Сегодня на ужин картошка»), наши шутки, например про форму головы Чжао. Я любила наш паркет, большие окна, выходящие на город. В ясный день можно было даже разглядеть клинышек океана. Как только я впервые увидела с балкона Ёна воду, я поняла, что буду жить здесь.

Какое было облегчение, что я его нашла, что мне было к кому возвращаться домой, поддаваться ежедневным заботам: планировать уроки в «Ворлд Топ Инглиш» и придумывать, куда пойти на ужин, занимать себя хлопотами, разговорами и делами, пока не оставалось места для мыслей о тебе. Вот что возможно в этом городе. Женщина может приехать из ниоткуда и стать новым человеком. Женщину можно прихорошить, как букет искусственных цветов, поправить так и этак, оглядеть на расстоянии, снова поправить.

Теперь это уже стало слишком большой ложью, чтобы признаваться Ёну, что у меня есть двадцатиоднолетний сын, о котором я почему-то никогда не говорила раньше. Нельзя опустить из истории жизни собственного ребенка, будто это какой-то пустяк. Ён не одобрял, что Луцзин и Чао отправили дочь в интернат, а в сравнении с этим то, что сделала я, было непростительно. Мне не хотелось об этом думать, не хотелось вспоминать. Если бы я позвонила тебе и если бы Ён узнал, что я врала о ребенке, он бы разозлился, а потом бросил бы меня, и мне пришлось бы перестать быть собой.

Я устала. Взяла таблетку из флакончика. Без нее мне бы снились коричневые одеяла и собаки и то, как ты машешь из поезда метро, отъезжающего со станции в ту же секунду, когда я выхожу на платформу. Но благодаря таблетке я нырну ниже, быстрее, к безопасности – и каждое утро я просыпалась без снов, а часы между тем, как я ложилась, и тем, как слышала будильник – настойчивый писк с берега, под звуки которого я пыталась всплыть на поверхность, – казались глубокой бездной; от одиннадцати вечера до шести тридцати утра проходило всего несколько секунд.

Ён охватил меня руками и ногами. Мы лежали вместе, как и каждый вечер уже на протяжении семи лет. Я положила голову ему на грудь. Вы бы с Майклом смеялись, а мы бы с Вивиан разговаривали за столом.

– Знаю, это какой-то ужас, но скоро всё кончится, – сказал он.

– О чем ты?

– О кухне. – Его глаза оживились. – Я поговорил с подрядчиком насчет шкафчиков. Их закажут специально для нас.

– Ладно. Чудесно. Спасибо.

Он поцеловал меня.

– Спокойной ночи.

Я натянула маску для сна. Ён мог заснуть среди бела дня, но я настояла на тяжелых шторах в спальне. Иногда его способность крепко спать казалась личным оскорблением.