Беспокойные

У нас были куры. Моей работой было собирать яйца, разбрасывать корм. Я бродила по траве, с хвостиками на голове, напоминающими твердые рога, совала нос то туда, то сюда. Сын соседей, Хайфэн, бросал все дела и бежал ко мне. «Давай играть в лошадок», – говорила я, и мы гарцевали по округе и ржали.称

У меня были две подружки, Фан и Лилин. Мы любили играть у реки после школы, и я показывала на пятнышко вдали и говорила: «Это лодка моего отца», хотя даже не знала, его это лодка, чужая или вообще большой камень. Мы поднимали руки, когда пробегали под деревом на деревенской площади, и листья целовали наши пальцы.

Я всегда говорила тебе не быть такой, как я. Я бросила школу в восьмом классе. Глупо. Я попросила мальчишку, который учился еще хуже, чем я, но у которого родители состояли в партии, поделиться сигаретой («Девчонки не курят», – говорил он, и я не могла удержаться против такого вызова). После вдоха легкие загорелись, но я терпела и подавила кашель, и выдохнула плавно и аккуратно, выпустила дымок из губ идеальным завитком. Учитель Ву выпорол меня, а не мальчика. Я лежала на его столе, пока он лупил меня по попе деревянной дощечкой, и, глядя на ошарашенные лица одноклассников, я смеялась. Я видела, как плачут мальчишки, когда их лупят, но оказалось, что в этом наказании нет ничего страшного.

После этого я не вернулась в школу, и лето текло медленной патокой. Мои волосы становились длиннее, черты лица – резче; я подметала комнаты, пока полы не становились такими чистыми, что хоть облизывай. Тем летом вся деревня была сонная – стоячий пруд во влажный день. Полосатые брезенты, натянутые над переулком, были блеклыми и рваными, и продавцы сандалиями, батарейками и шершавыми трусами в отдельных пластиковых упаковках сидели с таким видом, будто не собирались ничего продавать. Яйца наших кур стали меньше, будто они неслись с трудом.

Дождя не было несколько недель. Трава лысела и бурела, йи ба жаловался, что из Фучжоу спускаются торговые рыбацкие лодки с промышленными сетями, которые могли выловить всю рыбу. Он сдал лодку рыбаку помоложе и нашел работу на новой консервной фабрике, но она закрылась и переехала в город, и ему пришлось возвращать рыбаку деньги, чтобы снова выходить по утрам на лодке. В течение трех месяцев, пока он работал на фабрике, у нас на ужин дважды в неделю была говядина и даже сушеное тофу на закуску, и однажды появилась новая оранжевая футболка для меня, хотя я была такой неуклюжей, что порвала рукав, когда лазила на дерево с Лилин и Фан. Я скучала по жевательности тофу – я мариновала его кусочки за щекой и вознаграждалась ручейком соли во рту.

Фан переехала в город жить с тетей. Дома у Лилин я просила показать старую книгу с картинками национальных видов: черно-белыми фотографиями водопадов в дымке, гигантских песчаных дюн, храмов Пекина, Великой Китайской стены. Мест, где мне хотелось побывать. «Листай медленно», – говорила она, пока следила за мной. Сдав вступительный экзамен в старшую школу, Лилин сказала, что я могу забрать книгу, что та ей больше не нужна. Но когда я смотрела на картинки дома, они уже не воодушевляли.

Однажды в конце лета, когда мне было пятнадцать, я стирала белье. Стирать в такой влажности бесполезно, но ждать другой погоды уже не осталось сил, а стирать было надо. Я наполняла пластмассовые тазы, выжимала одежду и вешала на веревке – трусы йи ба и свои футболки, хлопающие квадраты серого, красного и белого цветов. Я услышала тихий скрип и подняла глаза – на меня с велосипеда смотрел соседский мальчик, Хайфэн, – он был выше, чем когда я видела его в последний раз.

– Пейлан, – сказал он. – Прокатить?

Йи ба звал его Слабаком Ли. «Мягкий как подушка», – говорил он, когда мы слышали, как родители устраивают Хайфэну головомойку за то, что он провалил вступительный экзамен. Мне было немного жалко Хайфэна. Многие дети в Минцзяне не доучивались и до девятого класса. Шансов поступить в колледж и подняться из крестьянского класса у нас было не больше, чем шансов слетать на чертову Луну.

На летней жаре темные волосы Хайфэна липли к лицу. У него уже появились залысины, из-за которых он казался старше. Руки и ноги у него были долговязыми, но на икрах и предплечьях виднелись жилистые мускулы, скрученные и скрывающиеся. Сюрприз!

Не то чтобы у меня были какие-то важные дела. Я села на велосипед сзади, держала равновесие, отмахиваясь от комаров, пока высокая трава щекотала ноги. Хайфэн крутил педали, небо было разверстым и ярким, колеса скрипели, мы катили по полям. Я принюхалась; от него пахло солью.

– Поехали на реку, – сказала я. Мы и так были недалеко.

В первый и второй день, когда мы ездили на реку, мы говорили о наших семьях. Я рассказала Хайфэну, как злится отец, что мне плевать на школьный экзамен, – хоть йи ба в этом и не признается. Хайфэн сказал, что его родители ругаются, но сам он чувствует большое облегчение.

– Ненавижу школу, – как здорово было сказать это вслух.

– Я тоже, – ответил он. – Я помогаю отцу в поле. Однажды это будет моя земля.