Бесконечный плей-лист Ника и Норы

Старомодная песня Бритни доносится из радиоэфира, отданного поп-музыке; она знает толк в токсичности. Ник, наверное, считает токсичной меня из-за того, как я затащила его в кладовку во время выступления Fluffy. Он не пытался меня остановить – ни когда я вышла из комнаты, ни когда я садилась в это такси. Он даже не помахал мне на прощание.

Такси мчится по Бауэри, проносится мимо клуба, где в начале сегодняшней ночи Ник спросил меня, не стану ли я его девушкой на пять минут, а потом заставил меня почувствовать симпатию к нему, а потом посмотрел прямо на меня и сделал публичное заявление с помощью этих волшебных слов – «черт-блин-хрен» – которые не оставили мне выбора. Я не могла не устроить для него представление. Я вспоминаю, что видела Чокнутого Лу на выступлении Where’s Fluffy уже после того, как те пять минут истекли. Лу согласится оставить свой клуб на кого-то еще и позволит этому человеку закрывать кассу, только если…

– СТОЙ! – ору я водителю, перекрикивая музыку. Я уже там, где мне самое место.

Водитель так резко ударяет по тормозам, что из меня печеньки сыпятся – буквально. Толчок – и мой пакет с Oreo летит на пол. Такси останавливается, король казахских спортивных постеров поворачивается ко мне и орет, оставаясь по ту сторону прозрачной пластиковой стенки:

– ЧЕГО ВАМ ВООБЩЕ НАДО, ДАМОЧКА? ЧТО С ВАМИ НЕ ТАК?

Тэл стоит на другой стороне улицы, поторапливая оставшихся посетителей к выходу из клуба – готовится закрыть на ночь заведение своего дяди. Как обычно после шоу, он снял рубашку и прохаживается взад-вперед по тротуару. Я вспоминаю грудь Тэла, все его точеные мускулы, слишком худые, слишком веганские. Я вспоминаю, как касалась груди Ника. Мне нравилось его трогать. Было за что ухватиться. Я снова хочу к нему прикоснуться.

Слушай, водитель, я не знаю, что со мной не так. Но если я обречена на одинокую жизнь, на обет безбрачия, разве нет такого правила, которое обязывает меня как следует погулять напоследок – так, чтобы всем запомниться? Последний раз поискать приключений на свою задницу?

Трижды я начинаю выбираться из машины, чтобы совершить этот последний ритуал. Я протягиваю руку к дверце и пересчитываю деньги в кошельке. И трижды останавливаюсь и остаюсь на сиденье.

– Ну так что? Садитесь или выходите? – спрашивает водитель.

Я слышу, как поверх финальных тактов песни Бритни в моей голове ревет The Clash. «Остаться мне или уйти?»[11].

Я не могу думать, когда кругом столько голосов! Я огрызаюсь на водителя:

– Остынь, придурок.

Держу пари, Where’s Fluffy прямо сейчас играют песню, которая так и называется – «Lighten Up, Motherfucker»[12]. Отвратно, что я это пропускаю. И виноват в этом Ник.

Водитель резко поворачивается лицом ко мне.

– Если вы хотите сидеть тут и думать, куда ехать дальше, мне все равно. Все за ваши деньги.

Он показывает на счетчик, на котором бегут цифры. Время – это сплошное кидалово.

– Но я скажу вам то, что повторяю своим пятерым дочерям, когда они чересчур наглеют. Вы говорите с джентльменом, а не пытаетесь получить роль в «Клане Сопрано». Следите за языком или убирайтесь из машины.

– Ладно, – отвечаю я. – Простите.

Готова поспорить, он действительно хороший отец. Готова поспорить, дочери делают для него любимые блюда казахской кухни и ворчат на него, чтобы он регулярно проверялся на рак простаты.

– Но можно, по крайней мере, переключить станцию?

– Договорились, – отвечает он. На следующей радиостанции играет «I Fall to Pieces»[13] Пэтси Клайн. Я не могу сдержать слезы. Водитель протягивает мне пачку платков.

– Может, расскажешь, в чем дело?

– Парни – идиоты, – всхлипывая, отвечаю я. Даже если я и правда жуткая стерва с планеты Шизофрения, я стала такой по их вине. – Надеюсь, вы не разрешаете своим пяти дочерям с ними встречаться.

– Стараюсь, – смеется он в ответ. – Стараюсь.

Я прошу водителя выключить фары, пока мы в очередной раз стоим у обочины. Мне нужно подумать, прежде чем я решу, стоит ли снова поговорить с Тэлом, и я не хочу, чтобы Тэл заметил меня в этом такси, прежде чем я приму окончательное решение.

В последний раз я видела Тэла здесь же, в клубе Лу, еще до того, как он уехал в кибуц, и сразу после того, как он вылетел из Колумбийского колледжа. После представления мы зашли в задний коридор, в клубе было темно и пустынно, пахло пивом, мочой и сигаретами, пол был усыпан бутылками, стаканчиками и футболками, сконцентрированной и растраченной энергией ночного мошпита. Тэл нависал надо мной – слишком высокий, почти метр девяносто. Ему пришлось немного присесть, чтобы поцеловать меня в губы. Его поцелуй казался сырым и скользким. Я подозревала, что так и должно быть, но до того момента мне особо не с кем было сравнивать.