Береговая стража

Он, также в полушубке, ждал, сидя в санях у распахнутой калитки.

– Садись, Фадетта, у нас немного времени.

Кучер Пахомыч хлопнул длинными вожжами по конскому крупу, сани выкатили из ворот, понеслись в сторону Коломны; не доезжая, своротили налево, миновали матросские казармы, пересекли по льду Фонтанку там, где строился новый мост, и покатили дальше; остановились у шлагбаума, означавшего границу города, оставили слева какое-то жалкое селение, выехали Петергофской дорогой в поля, потом – в лес, и все – на юг, на юг…

Световид молчал, глядел прямо перед собой.

– Куда ты везешь меня, сударь? – спросила Санька.

– Хочу поглядеть, на что ты способна. Испугаешься ли – или блеснешь мужеством.

Федька отвернулась. Ей уже давно не нравилось, как Световид распоряжается чужим временем и даже чужими судьбами.

Наконец сани выкатили на открытое место, и более того – Федька увидела перед собой парковую ограду и вдали, сквозь голые черные ветки, дворец.

– Что это? – невольно спросила она.

– Стрельня. Несостоявшийся наш Версаль. Здесь на мызе одного моего приятеля, в его конюшне, стоят верховые лошади. Я уговорился, что могу их взять. Они нам, похоже, понадобятся. А заодно поучу тебя ездить верхом. Ты ведь не боишься лошадей, как наши щеголихи и вертопрашки?

– Нет, сударь, чего их бояться?

Федька имела в виду, что от упряжных лошадей не шарахается – они в хомутах и оглоблях, а если богатая запряжка четвериком или шестериком, то и в шорах. Если не прыгать под самые копыта, а благоразумно подождать, пока лошади пробегут мимо, то и страха никакого нет.

Но когда конюшенный мальчик вывел из стойла гнедую кобылу, при которой не было никаких оглобель, вообще ничего не было, кроме недоуздка из тонких ремешков, Федька малость струхнула.

– Я сам оседлаю, – сказал Световид. – Ну, ну, стой смирно, моя красавица.

Бянкина подумала: с лошадьми-то он любезен! И вдруг вспомнилось слово «мизантроп» – фигурантки совещались, сходить ли на спектакль французской труппы, ставившей комедию Мольера о нелюдимом чудаке, да побоялись сложностей французской стихотворной речи.

– Изволь, Фадетта, – Световид красивым жестом указал ей на кобылу. – Левую ногу – в стремя, правой резко оттолкнись, у тебя получится. Держись двумя руками за седельную луку. Было бы время – поучил бы прыгать на лошадь без всяких стремян, но времени нет.

– И незачем, – отрубила Федька. – Я в берейторы служить не пойду.

– Так и государыня наша в берейторы не готовилась, а ездить верхом училась правильно – сперва без стремян.

В седло Федька села быстро и ловко – девица, делающая во время утреннего урока чуть не сотню глубоких плие по всем позициям, не станет себя втаскивать на лошадь, вцепившись в луку, как утопающий в соломину.

Пока она осваивалась – а больше всего смущало, что не видна кобылья морда, – Световид сам оседлал и каракового мерина. В седло он вскочил с такой же ловкостью – чувствовалось, что его конной езде смолоду учили, и учили на совесть.

– Едем в лес. Там коли и свалишься, то в снег, это не страшно, – сказал он. – У тебя должны быть сильные шенкеля, ты очень скоро усвоишь правильную посадку. Для первого раза от тебя много не потребуется.

– Усвою, господин Световид, – мрачно пообещала Федька.

И точно – полчаса спустя она уже отважно скакала галопом по лесной тропе, а Световид – следом.

Федька впервые в жизни оказалась в зимнем лесу. На охоту ее никогда не звали – она не имела знакомцев, которым по карману своры собак и полки загонщиков. Кататься на санях – тоже. А пешая прогулка по пояс в снегу – это удовольствие разве что для безумца.

Лес поразил ее свежестью и роскошью. Пышные снежные подушки на раскидистых еловых лапах казались вечными – такая красота не имела права таять. Но небо, серое зимнее небо, уже обретало понемногу голубизну – пока еще слабую, нерешительную предвестницу летней синевы. И если запрокинуть голову – то над острыми верхушками елей и округлыми верхушками сосен, над белизной, была глубина – такая, что и не снилась ни одному театральному декоратору.

Пейзаж в Федькином воображении был неразрывно связан с задниками, на которых обыкновенно умещается целый мир и сходятся вместе явления, которые в природе разделены сотнями верст. Лес был однообразен – но в однообразии чувствовалось особое великолепие. А главное – сбылась детская мечта уйти в театральный задник, по тропинкам, что ведут к греческим храмам, ручьям меж камней и водопадам, вверх и потом вниз, к морским берегам, у которых несколькими взмахами грубоватой кисти набросаны причалы и парусные лодки. Лодок не было – а пейзаж был, и принял в себя, и кинул под конские копыта тропу, и мелькал справа и слева, и раскрывался впереди большой поляной.

– Стой, довольно! – закричал Световид. – Поворачивай лошадь. Нам еще домой их вести.

– Еще немного! – крикнула Федька, обернувшись.

– Хватит, хватит! Теперь я уверен, что ты при нужде проскачешь пару верст и не свалишься в канаву.