Береговая стража

– Нет. Как я могу любить? Засмеют! У меня не осталось того органа, которым любят, Фадетта. Тот, которым девок пользуют, есть, а которым любят… Я ж избегался, вашей сестры столько перепробовал, да не по любви – какая там любовь по рублю… А от таких похождений в душе что-то умирает и отсыхает, как ветка от дерева. Что я могу ей дать? Да ничего! Имя-то у меня к нежностям располагает, Романом окрестили, и душа, может, нежная, да только покрылась корявой коркой. А с Выспрепаром он познакомился в типографии. Тоже какая-то история была, но о ней оба молчат. Григория Фомича приютил – так даже сперва от полиции прятал. Григорий Фомич служил в богатом доме, а там случилась кража, подумали на него. Потом все открылось – Световид с Выспрепаром догадались, где украденное искать, и они вора чуть ли не за руку поймали. Хозяин умолял Григория Фомича вернуться, он – ни в какую. Сказал – буду там жить, где мою верность и преданность ценят. Что было с Потапом… тоже ведь что-то было… Еще Андронушка, он в полку помощником лекаря был, в бою ногу оторвало, когда прусского короля воевали. Световид его замерзавшего в снегу откопал. Сказывал – идет поздно вечером мимо Покровского храма, слышит – в сугробе шебуршит кто-то, прислушался – а там человек псалмы наизусть бормочет, как над покойником. Андронушка тихий, сидит себе в каморочке и штопает нам всем чулки, но коли кто заболеет – с того света вытащит. Сейчас вот с раненым день и ночь возился. Кухарку, Секлетею, пригрел – но тут оплошал, Секлетея замуж хотела и перед всеми хвостом вертела, пришлось выгнать.

– Так что ж плохого, если женщина хочет быть замужем? – спросила Федька. – Этот ваш господин Световид не понимает любви, вот и злится на тех, кто любит…

– Он не злится.

– Ну, не злится… Он их презирает! Глядит на них свысока! Я-де страстей лишен, а вы – дурачье!

– Эх… – вздохнул Дальновид. – Тут я ничего объяснять не стану, потом сама догадаешься. Или вот Жан, Мироброд. За него Световид боится – парнишка талантлив, как бес, работать может сутками, а обидчив без меры. Его сам Княжнин пригрел, наш российский Расин, а супруга княжнинская, самого Сумарокова старшая дочь, над ним подшутила. Она особа спесивая и убежденная в непогрешимости. Жан тогда перевел либретто оперы Паизиелло «Инфанта Заморы» и был безмерно горд, что театральная дирекция приняла его перевод. Настолько горд, что менее всего беспокоился о деньгах. Он полагал, что это – первая ступенька на лестнице славы, а деньги придут, скажем, на десятой. И вот как-то госпожа Княжнина возьми да спроси его, много ли он получил за перевод. Ему бы отшутиться или соврать, а он, непонятно зачем, брякнул правду: дали, мол, свободный вход в партер, в рублевые места. Она полюбопытствовала, часто ли пользовался сим правом. И он опять же правдиво отвечал: да раз пять. Тут она засмеялась и говорит: «Дешево же! Нашелся писатель за пять рублей!» Ну, мало ли что дама ляпнет не подумавши? Так он на все семейство озлился, памфлеты стал писать, – это на благодетеля своего!

– Экая глупость! – удивилась Федька.

– Глупость, да. Таланту у него – на троих, а вздумал корчить из себя либертина, чуть ли не развратника, это и восемнадцати лет на свете не прожив. Но коли что делает – всей душой отдается, хоть бы той же музыке. Когда он предложил Световиду выпускать «Кабалистическую почту», а тот сообразил, как из нее извлечь прок, и нашел покровителя этой затее, Жан взялся переводить высокоумные письма маркиза д’Аржана для журнала, но с ними вышла странная история. Когда он показал переводы Световиду, про маркиза ни слова не сказал. Световид спросил: сам, что ли, столь философски мыслишь? Жан как-то так высказался, что все поняли: мыслит сам. А про маркиза докопался Выспрепар, он ведь и сам отличный переводчик. Ну, понятно, кому ж не хочется славы и похвалы? Ты вот тоже, поди, мечтаешь стать первой дансеркой.

– Кабы в дансерки производили за мастерство, то стала бы. А у меня рябая рожа и нет покровителя, – прямо сказала Федька.

– Погоди, довершим начатое дело – Световид твоим покровителем станет, – пообещал Дальновид. – Ты ему понравилась. И амурных услуг не попросит. Он выше этого!

– Ой… – ответила Федька, вдруг заметив, что в дверях стоит Световид и с любопытством слушает приятеля.

– Мы с Миробродом оба либертины, – сказал Шапошников, – но я практический, а он – теоретический. Ему приятно рассуждать и писать о колебаниях любовного барометра – вверх-вниз, а я свой барометр в дело пускаю реже, чем хотелось бы. Но тебе, сударыня, этого опасаться не стоит. Хотя я и приглашаю на прогулку, которая иным барыням показалась бы предосудительной. Мы будем вдвоем – и в лесу.

– Тех барынь отправить бы зимой в лес амуриться! – встрял Дальновид, немного смущенный.

– Иных любителей и стужа не испугает, – усмехнулся Световид. – Обувай сапоги, сударыня, надевай полушубок. Тебя ждет кое-что занятное.

– Сейчас буду, – холодно отвечала Федька и ушла в палевую комнатку.

Она собралась очень быстро и вышла на крыльцо.

– Сюда! – крикнул Световид.