– С него станется. Он не больно хитер и ловок, но подлые мысли ему в голову приходят исправно, – отвечал Дальновид. – Я уж думал об этом и понял, что ему от смерти дансерки прямая выгода – в том случае, если убийство раскроется и все улики укажут на Ухтомских, на князя Ореста и на его брата. Тогда он остается единственным наследником своей сестрицы.
– Когда злодеяние Ухтомских станет явным, их будут судить, лишат чинов, посадят в крепость, статочно, сошлют в каторгу. Дядюшке с того один срам. Да трата денег – надо ж будет судей подмазывать, подарки дарить… – тут Выспрепар усмехнулся своей нехорошей улыбкой.
– Бедняжка… – вдруг сказала Федька.
– Кто? – чуть не хором спросили сильфы.
– Мать… княгиня Ухтомская… двоих сыновей разом потерять… вот кого жаль-то…
– Ну, Фадетта, ты ее не знаешь. Она дама сердитая. Вряд ли станет рыдать – а вот вычеркнуть сгоряча деток, опозоривших семью, из завещания… – начал Световид.
– А кто тогда останется в завещании? – задал вопрос Выспрепар. – А любезный братец княгини, дядюшка Ореста с Платоном, господин Лисицын. С братцем она дружит, когда не ссорится. И, для приличия, сестрица, госпожа Васильева с дочкой Марфинькой.
– Так вот же все и сходится! – воскликнул Дальновид.
– Хотя отправить в Сибирь родных племянников – это даже для него слишком, – хмуро ответил Световид.
– Что касается родственных чувств – то в семействе Лисицынх их великая недохватка, – выразительно сказал Выспрепар.
– Да уж, – подтвердил Дальновид. – Выходит, он. Больше никому от смерти дансерки пользы не предвидится. Световид, а ведь ты не думал, будто кашу заварили Ухтомские! Ты хотел, чтобы они оказались виновниками, разве не так? И знаешь ли? Ты не хочешь поглядеть правде в глаза, Световид. С твоим умом, с твоей душевной силой, и бояться правды? Да возьми же себя в руки!
– Дальновид прав, – присоединился Выспрепар. – Ты очень желал бы верить, что два щеголя, два гвардейца, два избалованных сынка сподвиглись на убийство Степановой. Хотя с виду – их труды: признать перед всем светом, что повенчался на дансерке и она в тягости, значит, крепко рассориться с родней. А родня, как донесла нам сильфида Миловида, сильно желает женить обоих братцев на богатых невестах и уже присматривает подходящих.
– Давайте наконец изменим дефиницию, – пылко предложил Дальновид. – Убить Степанову приказал не господин Лисицын. Убить Степанову приказало семейство Лисицыных! Тогда нам сразу станет легче и удобнее…
Федька ничего не понимала и на всякий случай молчала.
– Нет, – сказал Световид. – Это невозможно. И хватит об этом.
– Вот что – если тот, кто убил дансерку, хочет навести свет на мысль, будто это сделали Ухтомские, то он озаботится уликами. Давай побьемся об заклад? – предложил Дальновид. – Не позднее, как на первой неделе поста явятся улики, управа благочиния возьмет след, ведущий к Ухтомским! И улики будут им поднесены на тарелочке севрского фарфора с амурной картиночкой!
– Господа! – вдруг закричала Федька. – А что же Шляпкин? Коли он дружил с Волчком и пропал – так, может, и его порешили?
– Фадетта права! – воскликнул Дальновид. – До сей поры мы не могли понять, замешан ли Шляпкин в эту историю, а теперь ясно – замешан! Надобно его искать, да поживее!
– Кого можно о нем расспросить, Фадетта?
Бянкина задумалась. И вдруг вспомнила.
– Васька-Бес! Да только он ничего не скажет!
– Как это – не скажет? – удивился Выспрепар. – Немой он, что ли?
Федька рассказала, как ночью Васька отогнал от нее преследователя и заявил, что доносчиком не был и не будет.
– Занятный герой, – сказал Световид. – Каких только чудаков не поставляет миру береговая стража…
– Он не знает, что Волчок опасно ранен. Если узнает – может, перестанет корчить из себя древнего римлянина? – спросил Дальновид. – И, сдается, прозвучала фамилия машиниста Платова. Кто-то из нас мог бы сегодня к нему сходить.
– Платов лежит без чувств, – вдруг заговорил Сенька. – Он же пьет, как лошадь. А вчера все были пьяны.
– Ты с ним ладишь? Коли да – сходи к нему, авось что узнаешь и про Волчка, и про Шляпкина, – велел красавчику Сеньке Световид. – Все равно у тебя сейчас иных дел нет. Прогуляйся по холоду, из тебя остатки хмеля выдует. Ступай.
Сенька посмотрел на Федьку – что означают такие приказы и надо ли повиноваться?
– Ступай, ступай, – подтвердила Федька. – Да про Шляпкина расспроси поточнее! А то я тебя знаю…
– Расспрошу.
– Что-то не внушает мне доверия сей красавец, – вдруг сказал Выспрепар. – Где наш Потап?
– Точно! – закричал Дальновид, выскочил из комнаты и поскакал по коридору с воплями: – Потап Ильич! Потап Ильич!
Потом Потап увел Сеньку, а Дальновид, любитель всюду сунуть нос, полюбопытствовал, что за неприязнь между красавчиком и Шляпкиным.