Это была Серкат – такая, какой он помнил её. Точёные черты волевого прекрасного лица, улыбка насмешливая и мудрая, волосы цвета красной меди, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, характерный изгиб рогов Таэху. Скрестив стройные ноги под терракотовым калазирисом с высокими разрезами, она сидела напротив, повторяя его позу, точно в зеркале. В её глазах отражалась радость от встречи и почти восхищение… но глаза эти были чужими. Игра света и теней?.. Нет, не показалось: вместо глубокой лазуритовой синевы – холодное серебро.
– Ты – не она, – прошептал Перкау.
– Не она, – кивнула женщина. – Но мы оба помним её и чтим её память, и потому через неё тебе легче будет понять меня.
– А Великий Управитель…
– Тоже я, – кивнула жрица Сатеха. – Самое сложное – изменить глаза, – она махнула левой рукой перед своим лицом. – Глаза отражают то, кто мы есть, даже больше прочего… Для такой иллюзии требуется невероятное сосредоточение, но чего только ни сделаешь для тебя, – она усмехнулась и подмигнула. – Мне пришлось совершить визит во дворец, чтобы запомнить во всех деталях, как выглядит твой пленитель, Хатепер Эмхет, и воссоздать его облик со всей возможной точностью. Ну а дальше лишь вопрос сосредоточения – и мне удалось посмотреть на тебя и на Таэху его золотыми глазами. Долго удерживать это я не могу, но много времени нам ведь и не требовалось.
Её глаза на миг блеснули индиговым, и она рассмеялась замешательству бальзамировщика.
– Боги… – Перкау начинал понимать.
Энергии Сатеха были обжигающим теплом, щекочущим изнутри, бежавшим по жилам вместе с кровью, обнимающим его самим воздухом здесь – но его окатило холодом.
– Пойдём же! – собеседница улыбнулась губами Серкат, не давая ему опомниться. Поднявшись легко и грациозно, женщина протянула ему левую руку. – Тебе нечего бояться здесь, брат. А я очень хочу отвести тебя туда, где тебе – не сомневаюсь – хотелось побывать.
Помедлив, жрец поднялся, но браться за протянутую обманчиво хрупкую руку не стал. Жрица пожала плечами, откинула упавшие на лицо волосы взмахом головы – в точности так же, как делала когда-то его наставница, – и выскользнула в темноту коридора.
– Лучше бы ты взял меня за руку, – шепнула она откуда-то спереди. – Храм древний, здесь немало разрушено. Споткнёшься чего доброго…
– Но не насмерть же расшибусь, – возразил Перкау, нащупывая стену. – Почему не хочешь зажечь светильники и здесь, мудрая?
– Скоро, скоро, – пообещала она. – Мы совсем рядом.
Бальзамировщик терпеливо шёл за жрицей. Отблески огня остались за спиной. В темноте женщина всё же перехватила его запястье, и вовремя – впереди как раз начиналась лестница. Прикосновение не было неприятным, да и не обжигало так, как на границе песков. Они спустились куда-то, прошли ещё немного и остановились. Здесь незнакомка отпустила его и шагнула вперёд. Перкау услышал, как распахнулись двери, почувствовал резкое движение воздуха. Звук шагов отдалился – жрица Сатеха пробежала вперёд.
– Закрой глаза! – повелела она, и Перкау не стал спорить, подчинился.
Сквозь сомкнутые веки он различал, как зажигались впереди один за другим светильники, и гадал, что же ему хотят показать. Всё было слишком невероятным, чтобы поверить до конца. Но если его догадки верны – то ещё недавно, на пыточном столе, он был в бо́льшей безопасности…
Свет стал совсем ярким, и жрица Сатеха торжественно возвестила:
– А теперь смотри, брат Перкау.
Бальзамировщик открыл глаза… и охнул от изумления и восхищения.
Это была гробница – гробница, достойная царицы. Небольшой зал с потолком глубокой, почти чёрной синевы и золотыми звёздами был единственной расписанной частью помещения, но краски сияли яркостью и живостью.
На стенах не хватало традиционных изображений мира потустороннего, повествующих о путешествии души на суд Стража Порога и к Водам Перерождения. Но недостаток росписей окупали прекрасные яркие драпировки и несколько небольших поминальных стел, заказанных явно у хороших мастеров. Вскользь взглянув на изображённые на стелах фигуры, Перкау убедился, что погребение принадлежит именно женщине.
Вещи – чудесные, драгоценные вещи – расположились здесь на радость хозяйке гробницы: оружие, статуэтки, украшения, свитки, даже одна колесница, разобранная для удобства хранения.
Кедровый саркофаг, украшенный искусными росписями, стоял на возвышении, а перед ним, на жертвенном столике, курились благовония. Похоже, жрица только зажгла их, потому что аромат достиг Перкау лишь сейчас.
Кто бы ни был погребён здесь – её действительно чтили, помнили, любили. И когда жрица поманила бальзамировщика, опустилась на колени перед жертвенником, и он преклонил колени рядом, то прочитал на саркофаге одну из надписей: