Белый клык

Every instinct of his nature would have impelled him to dash wildly away, had there not suddenly and for the first time arisen in him another and counter instinct. A great awe descended upon him.	Повинуясь инстинкту, он, не раздумывая, кинулся бы бежать от них, но впервые за всю его жизнь в нем внезапно возникло другое, совершенно противоположное чувство: волчонка объял трепет.
He was beaten down to movelessness by an overwhelming sense of his own weakness and littleness.	Сознание собственной слабости и ничтожества лишило его способности двигаться.
Here was mastery and power, something far and away beyond him.	Перед ним были власть и сила, неведомые ему до сих пор.
The cub had never seen man, yet the instinct concerning man was his.	Волчонок никогда еще не видел человека, но инстинктивно понял все его могущество.
In dim ways he recognised in man the animal that had fought itself to primacy over the other animals of the Wild.	Где-то в глубине его сознания возникла уверенность, что это живое существо отвоевало себе право первенства у всех остальных обитателей Северной глуши.
Not alone out of his own eyes, but out of the eyes of all his ancestors was the cub now looking upon man-out of eyes that had circled in the darkness around countless winter camp-fires, that had peered from safe distances and from the hearts of thickets at the strange, two-legged animal that was lord over living things.	На человека сейчас смотрела не одна пара глаз -на него уставились глаза всех предков волчонка, круживших в темноте около бесчисленных зимних стоянок, приглядывавшихся издали, из-за густых зарослей, к странному двуногому существу, которое стало властителем над всеми другими живыми существами.
The spell of the cub's heritage was upon him, the fear and the respect born of the centuries of struggle and the accumulated experience of the generations.	Волчонок очутился в плену у своих предков, в плену благоговейного страха, рожденного вековой борьбой и опытом, накопленным поколениями.
The heritage was too compelling for a wolf that was only a cub.	Это наследие подавило волка, который был всего-навсего волчонком.
Had he been full-grown, he would have run away.	Будь он постарше, он бы убежал.
As it was, he cowered down in a paralysis of fear, already half proffering the submission that his kind had proffered from the first time a wolf came in to sit by man's fire and be made warm.	Но сейчас он припал к земле, скованный страхом и готовый изъявить ту покорность, с которой его отдаленный предок шел к человеку, чтобы погреться у разведенного им костра.
One of the Indians arose and walked over to him and stooped above him.	Один из индейцев встал, подошел к волчонку и нагнулся над ним.
The cub cowered closer to the ground.	Волчонок еще ниже припал к земле.
It was the unknown, objectified at last, in concrete flesh and blood, bending over him and reaching down to seize hold of him.	Неизвестное обрело наконец плоть и кровь, приблизилось к нему и протянуло руку, собираясь схватить его.
His hair bristled involuntarily; his lips writhed back and his little fangs were bared.	Шерсть у волчонка поднялась дыбом, губы дрогнули, обнажив маленькие клыки.
The hand, poised like doom above him, hesitated, and the man spoke laughing,	Рука, нависшая над ним, на минуту задержалась, и человек сказал со смехом:
"Wabam wabisca ip pit tah." ("Look!	-- Бабам вабиска ип пит та! (Смотрите!
The white fangs!")	Какие белые клыки!)