Белые зубы

Заведение с загадочным названием «П.К. Афропрически: стрижка и укладка» помещалось между «Гостиной Добрых Похорон» и «Раакшанскими Стоматологами», удобное расположение и неслучайное: часто труп африканского происхождения следовал через все три заведения, прежде чем достичь цели своего путешествия – открытого гроба. Поэтому, если ты звонишь, чтобы записаться на прием, а Андреа, или Дениза, или Джеки говорят «ямайское время три тридцать», само собой разумеется, это значит, что надо прийти попозже, но, вполне вероятно, это значит и еще кое-что: какая-то уже холодная набожная старушка пожелала отправиться в могилу с красивой прической и накладными ногтями. Удивительно, что очень многие не хотят предстать перед Господом с афро.

Айри ничего этого не знала и пришла ровно в назначенное время – три тридцать, готовая преобразиться, победить свои гены, с шарфом на голове, который скрывал осиное гнездо волос, и бережно положа руку на живот.

– Чего-то хотела, крошка?

Хотела. Прямые волосы. Прямые-прямые длинные черные гладкие легкие воздушные струящиеся легко расчесываемые и развевающиеся по ветру волосы. И челку.

– Три тридцать, – все, что смогла выдавить из себя Айри. – У Андреа.

– Андреа тут рядом, – ответила женщина, вытянула изо рта длинную ленту жвачки и мотнула головой в сторону «Добрых Похорон», – с трупами возится. Сядь, подожди и не мешай мне. Понятия не имею, когда она вернется.

Айри растерялась и так и стояла посреди парикмахерской, схватившись за щеку. Женщина пожалела ее, пожевала жвачку, с ног до головы оглядела Айри и прониклась к ней некоторой симпатией, заметив, что она не похожа на обычных черных – у девочки были светлые глаза.

– Джеки.

– Айри.

– Ишь ты, светленькая. Даже с веснушками. Ты из Мексики?

– Нет.

– Арабка?

– Мать с Ямайки, а отец англичанин.

– Полукровка, – пояснила Джеки. – Мать, говоришь, белая?

– Нет, отец.

Джеки поморщилась.

– Обычно наоборот. Очень они у тебя кудрявые? Дай посмотрю. – Она схватилась за шарф Айри. Но та, испугавшись, что ее разоблачат посреди комнаты, где полно народу, успела вцепиться в шарф раньше Джеки.

Джеки причмокнула.

– Чего ты от нас хочешь, если даже поглядеть не даешь?

Айри пожала плечами. Джеки озадаченно покачала головой.

– Первый раз?

– Первый.

– И чего надо?

– Волосы. Прямые, – твердо сказала Айри, думая о Никки Тайлер. – Прямые и рыжеватые.

– Да ну? А голову давно мыла?

– Вчера, – обиженно ответила Айри. Джеки дала ей легкий подзатыльник.

– Нельзя мыть. Если хочешь прямые, не мой. Представляешь, что такое аммиак на голове? Как будто у тебя на черепе пляшут черти. С ума сошла?! Не мой две недели, а потом приходи.

Но Айри не могла ждать две недели. Все уже решено: сегодня же она придет к Миллату с прямыми волосами, собранными в хвост. Она снимет очки, распустит волосы, а он скажет: «Ух ты, мисс Джонс, никогда бы не подумал… Мисс Джонс, вы такая…»

– Мне надо сегодня. У меня сестра выходит замуж.

– Ладно, сейчас придет Андреа и сожжет тебе все волосы. Считай, повезло, если не выйдешь отсюда лысой. Как хочешь, твои проблемы. Вот, – она протянула Айри пачку журналов. – Туда, – и указала на стул.

Парикмахерская делилась на две части: мужскую и женскую. В мужском зале из старенького магнитофона звучало рэгги, а мастера – такие же мальчишки, как их клиенты, – ловко выбривали машинкой надписи на затылках: Adidas, Badmutha, Мартин. Атмосфера игры и веселья, болтовня, непринужденность, возникающая оттого, что ни одна мужская стрижка не обойдется дороже шести фунтов и не займет больше пятнадцати минут. Простой обмен: шесть фунтов за удовольствие от жужжания машинки над ухом, теплой руки, стряхивающей с твоей головы волосы, и двух зеркал, чтобы увидеть себя и спереди, и сзади и оценить изменения. Приходишь лохматый, пряча под бейсболкой жесткие, неодинаковой длины волосы; а через несколько минут выходишь новым человеком: приятный запах кокосового масла и стрижка четкая и ясная, как матерное слово.

А рядом в женском зале был настоящий ад. Здесь несбыточная мечта о ровных легких волосах ежедневно вела войну с фатальными африканскими кудрями. Здесь шли в бой аммиак, щипцы, плойки, зажимы и даже огонь, стремясь покорить каждый вьющийся волосок.

– Прямые? – здесь это был единственный вопрос. Он раздавался, когда очередная голова, мучимая невыносимой болью, показывалась из сушилки, и парикмахер разворачивала полотенце. – Прямые, Дениза? Прямые, Джеки?

В ответ Дениза (или Джеки), не стесняемая необходимостью подавать чай, льстить и вести беседу, как в салонах для белых (перед ней ведь сидит не драгоценная клиентка, а отчаявшаяся, готовая вытерпеть все женщина), скептически хмыкала, снимала фартук противного горохового цвета и говорила: «Прямее все равно не получится».